Нормы в пространстве языка

Федяева Наталья Дмитриевна

Создавая модель речевой деятельности, Г. В. Ейгер видит основой регулятивных процессов чувство языка, под которым понимается сумма знаний о языке, полученная в результате бессознательного обобщения многочисленных актов речи, функционирующая в виде языковых представлений индивида и регулирующая правильность речи [52, с. 11]. В целом соглашаясь с подобной версией, мы предлагаем внести уточнение: чувство языка базируется не только на знаниях о языке, к которым относятся и знания об употреблении языка, но и на знаниях о мире, воплощенных в языке (в терминологии Е. С. Кубряковой на знаниях языковых и объектных [83, с. 10]). Так как, по сути, знания о языке

– составная часть знаний о мире, в исследованиях регуляции речевой деятельности не следует игнорировать один из этих видов когниций. С одной стороны, на человека через семантику языка воздействует весь колоссальный жизненный опыт предшествующих поколений. Таким образом действуют когнитивные языковые нормы. С другой стороны, традиции употребления языка составляют содержание социальных языковых норм.

Обратной стороной регулятивной функции является функция оценочная: метаязыковая рефлексия носителя языка позволяет ему оценить любое свое или чужое высказывание как нормативное или ненормативное и в когнитивном, и в социальном аспекте. Оценочный механизм действует в структуре речевой деятельности и формирует как у говорящего, так и у слушающего представление о правильности, уместности, адекватности речевой единицы. Для обозначения этого механизма Г. В. Ейгер предлагает термин механизм контроля языковой правильности, который обозначает механизм сличения и оценки соответствия значения и/или формы языковой структуры эталону в языковой памяти индивида и замыслу в целом [52, с. 10]. Выше мы подчеркивали, что нормы, с одной стороны, являются регуляторами, внешними по отношению к системе, но с другой – будучи усвоенными и освоенными, составляют личный опыт человека и становятся регуляторами внутренними. Эта двойственность объясняет, на наш взгляд, тот факт, что человек лишь частично осознает норму: упомянутое сличение с эталоном в большом числе случаев проходит на бессознательном уровне. Частичная осознанность, как следствие, характерна и для аномалий. Заметим, что соотношение осознанного и неосознанного различает социальные (осознаны в большей степени) и когнитивные (осознаны в меньшей степени) нормы. Так, любой носитель языка знает, что правила употребления единиц языка существуют (норма «работает» как внешний регулятор), но, не зная конкретного правила, не заметит и его нарушения в собственной или чужой речи. Существование когнитивных норм, действующих как внутренний регулятор, не является очевидным, однако их нарушение сразу бросается в глаза из-за конфликта речевой единицы и познавательного опыта носителя языка.

Унифицирующая функция когнитивных норм реализуется через сведение многообразия вариантов к наивной категории-инварианту, к которой могут быть отнесены объекты, не только обладающие сходством, но и различающиеся. В языке категориальный инвариант закреплен в значении языковой единицы, позволяющем использовать ее для обозначения широкого круга объектов. Категоризация действительности отражает познавательный опыт как отдельного носителя языка, так и всей лингвокультурной общности, а также человечества в целом. Унифицирующая функция социальных языковых норм проявляется в сведении многообразия способов употребления языковой единицы к одному эталонному варианту. Заметим, что применительно к социокультурным нормам речь, в сущности, идет не об инварианте, а именно о варианте, признаваемом эталоном. Принципиальное различие заключается в том, что эталонный вариант, в отличие от нематериального инварианта, действительно существует [42] . Закрепление за одним из вариантов статуса эталона является результатом осмысления языковой традиции.

42

См. замечание В. М. Солнцева о том, что в окружающем нас материальном мире нет инвариантов. Инвариант – это не реальный представитель класса, не эталон, а понятие (абстрактная сущность) о классе в целом [159, с. 37].

Селективная функция когнитивных языковых норм заключается в том, что выбор основывается на соответствии языковой единицы вне-языковой ситуации, а также познавательному опыту членов коммуникации и этнокультурной общности в целом [43] . Социальные языковые нормы закрепляют один из вариантов как социально одобряемый.

Наконец, стабилизирующая функция проявляется в том, что языковые нормы поддерживают равновесие системы языка, характер которого, по Э. Косериу, таков: это, с одной стороны, «внутреннее равновесие между комбинаторными и дистрибутивными вариантами и между различными системными изофункциональными средствами, а с другой – внешнее (социальное и территориальное) равновесие между различными реализациями, допускаемыми системой» [77, с. 174]. Заметим, что это определение может быть вполне успешно применено как к социальным языковым нормам, так и к когнитивным.

43

Маркерами подобной ситуации являются формулы точнее (лучше) сказать и подобные, эксплицирующие возможности, из которых говорящий выбирает, на его взгляд, наилучшую: Баба там у него. А точнее сказать, девчонка молодая (Н. Леонов, А. Макеев); Основное преимущество воззрений Достоевского есть именно то, за что его иногда укоряют, – отсутствие или, лучше сказать, сознательное отвержение всякого внешнего общественного идеала (В. Соловьев).

Итак, общность функций объединяет исследуемые социальные и когнитивные явления, в связи с чем и те, и другие могут быть охарактеризованы как нормы.

Далее мы рассмотрим особенности социальных языковых норм, раскрывающиеся в сравнении с другими социальными нормами, и охарактеризуем когнитивные языковые нормы через понятие категории.

3.1.2. Языковая норма как социальный феномен

Нормы литературного языка [44] , представляющие собой традиционные и одобряемые обществом реализации возможностей системы, могут быть рассмотрены в ряду норм социальных. Признание этого факта не является новым для лингвистики (так, авторы монографии «Основы теории речевой деятельности» [121], указывая на принципиальное сходство норм поведенческих и языковых, предлагали определять последние через понятия конвенциональной роли и социальных экспектаций), однако систематическое описание языковой нормы в этом аспекте до сих пор не было предпринято. Разумеется, перенос на лингвистическую почву достижений социологии не может осуществляться буквально, однако социальный характер норм языка позволяет делать обобщения.

44

Заметим, что не отрицается наличие норм и в других разновидностях национального языка. См. об этом: [41; 148]. Мы рассматриваем именно нормы литературного языка, так как нормативность – определяющий признак этой разновидности национального языка.

Как и другие социальные нормы, нормы языковые:

а) имеют своим источником традицию.

В социальном опыте носителей языка складывается традиция употребления тех или иных языковых средств, которая становится предпосылкой формирования нормы – «совокупности наиболее устойчивых традиционных (курсив мой. – Н. Ф.) реализаций языковой системы, отобранных закрепленных в процессе общественной коммуникации» [149, с. 337]. Как указывал еще Ф. де Соссюр, традиционность – один из важнейших признаков языкового знака: «Именно потому, что знак произволен, он не знает иного закона, кроме закона традиции, и только потому он может быть произвольным, что опирается на традицию». Исторический характер языка, «солидарность с прошлым давит на свободу выбора» (цит. по [114, с. 550]). В современном языкознании под языковой традицией (иначе – сохраняемостью нормативных явлений в истории языка) понимают адекватность усвоения языковых явлений новым поколением носителей языка [89, с. 83].

б) порождают систему запретов.

В общенародном языке, его нелитературных разновидностях почти всегда, а в литературном языке регулярно норма имеет запрещающий характер. «Так не говорят», «нельзя», «не следует», «не рекомендуется» – часть вариантов, вполне соответствующих системе, запрещена нормой, словно табуирована;

в) конкретизируются в понятиях правила, предписания, порядка, образца.

Своеобразное понятийное поле языковой нормы можно представить, работая с классическими определениями феномена [45] . В толкованиях обнаруживаются частные понятия поля нормы: правило, регламент, традиция, порядок, образец, установление, социальное одобрение и др. В рамках так называемого культурно-речевого подхода сущность нормы усматривается именно в предписании, следование которому социально одобряемо;

45

Норма – это совокупность наиболее пригодных (правильных, предпочитаемых) для обслуживания общества средств языка, складывающаяся как результат отбора языковых элементов из числа сосуществующих, наличествующих, образуемых вновь или извлекаемых из пассивного запаса прошлого в процессе социальной, в широком смысле, оценки этих элементов [119, с. 15]; принятое речевое употребление языковых средств, совокупность правил (регламентаций), упорядочивающих употребление языковых средств в речи индивида [10, с. 270]; наиболее распространенные из числа сосуществующих, закрепившихся в практике образцового использования, наилучшим образом выполняющие свою функцию языковые (речевые) варианты [137, с. 210]; принятые в общественно-языковой практике образованных людей правила произношения, словоупотребления, использования традиционно сложившихся грамматических, стилистических и других языковых средств [153, с. 270]; общественное установление, регламентирующее использование языковых средств в процессе речевого общения [15, с. 7]; кодекс правил, регламентирующих словоупотребление [126, с. 38] и т. п.

г) социально и семиотически закрепляются в культуре, причем в процессе становления и развития нормы происходит смена таких этапов, как хабитуализация (установление привычки) и кодификация (семиотическое закрепление нормы).

Нормализационные процессы, подчеркивается в монографии «Общее языкознание», представляют собой единство стихийного отбора и сознательной кодификации явлений, включаемых в норму [114, с. 574]. Результат стихийного отбора запечатлен в речевых привычках социума. В данном случае мы имеем дело с социально закрепленными нормами-схемами, встроенными в речевую деятельность носителей языка. Сознательная кодификация нормы осуществляется через ее семиотическое закрепление в специальных источниках: словарях, справочниках, хрестоматиях, эталонных текстах и др. «История литературной нормы – это история языковой традиции, действующей в рамках структурных возможностей языковой системы и опирающейся, вместе с тем, на процессы сознательного регулирования отдельных способов и форм традиционной реализации языка» [114, с. 580];

д) развиваются в связи с историей принявшего их социума.

Так, центры общественной жизни государства, как правило, являются и центрами формирования языковых норм; историческое взаимодействие территорий, межэтнические контакты могут явиться фактором, определяющим специфику нормы; некие слои населения выступают как эталонные носители нормы; смена идеологии, государственного строя (например, от демократии к тоталитаризму или наоборот) влечет за собой изменение нормы; социальные катаклизмы изменяют круг носителей нормы и т. д. Таким образом, рассмотрение языковой нормы в связи с историей социума правомерно и продуктивно;

е) могут стать отклонением от нормы.

Частноисторический аспект развития нормы, представленный историей отдельных норм, как и для прочих норм, для норм языка характеризуется изменением отношения «норма – не-норма». «Норма как динамический процесс есть выбор инварианта из многих вариантов, выработанных системой в ее развитии» [72, с. 8]. Любой учебник по культуре речи содержит многочисленные показательные примеры смены нормативного статуса явлений: из «запрещено» через «допустимо» в «рекомендуется» и наоборот;