Ностальгия по чужбине. Книга первая
Шрифт:
— Только крутого из себя не строй, ладно? — Белобрысый растер затекшие икры. — Повязали тебя как зеленку поганую. На три-четыре. А инструкций-то было, господи! Будто Фантомаса берем какого, а не козла толстожопого…
— Вот и развязал бы меня, халдей, — пробормотал Мишин. — Все бы вопросы сразу и решили. И насчет Фантомаса, и по поводу козла толстожопого. За пару секунд…
— Разбираться тебе со мной не судьба, — флегматично отмахнулся белобрысый. — А язык попридержи, гражданин ФРГ хренов. Для собственной же пользы придержи. Велено тебя живым доставить по назначению. А если при этом без зубов или с яйцами всмятку — так претензий со стороны начальства
— Понял, не тупой, — пробормотал Витяня и вновь закрыл глаза с единственным желанием — провалиться в уже знакомую темноту как можно глубже. Так глубоко, чтобы уже никогда не видеть свет…
Во второй раз Мишин пришел в себя от резкого толчка. Его носилки взлетели на несколько сантиметров от провонявшего соляркой и кошачьей мочой резинового коврика допотопного автобуса, и, в строгом соответствии с законами земного притяжения, с грохотом вернулись на исходную позицию.
От нестерпимой боли в ребрах Мишин вскрикнул.
— Не первый класс в «каравелле», верно? — прогнусавил напротив уже знакомый голос белобрысого. — Погоди, земляк, сейчас перед тобой стюардесса извинится и коньячку поднесет для душевного успокоения…
По-прежнему спеленутый, словно разбушевавшийся пациент психбольницы, и накрепко привязанный толстыми брезентовыми ремнями к обычным санитарным носилкам, Мишин мог видеть только металлические ножки автобусных сидений, да три пары крупных мужских ног, принадлежавших, очевидно, его конвоирам. Он лежал на полу и, естественно, не мог наблюдать за маршрутом следования. Но даже не глядя в окна этого импровизированного катафалка, Витяня хорошо знал, в КАКОМ городе он очутился, и КУДА именно его сейчас везут…
Спустя полтора часа автобус остановился, три пары ног в ботинках ожили, замелькали перед носом… Потом его носилки подхватили и понесли. Мишин ориентировался по основательно забытым, но до боли в печенках знакомым запахам — навеки вмурованный в память омерзительный букет СЛУЖЕБНЫХ ароматов, настоянный на вони плохо вымытых жестяных пепельниц, старых, пропыленных канцелярских папок, засохшего гуталина и карболки, с помощью которой изначальной нищете служебных сортиров придавался особый, неповторимый блеск замаскированной убогости. С ЭТИМ букетом не стыковался только запах прелых сосновых лап и специфический, торфяной дымок Подмосковья…
Даже не открыв глаз, Мишин знал, что привезли его в полуподвал караульного помещения одной из конспиративных опорных баз Первого главного управления, где с «клиентами» конторы проводили законченный цикл знакомства — от увещеваний и задушевных бесед до проверок на прочность с помощью оголенных проводов и других нехитрых приспособлений для обретения требуемого красноречия.
Чьи-то крепкие, пахнущие «Примой» и дешевым земляничным мылом руки распеленали его, рывком приподняли с носилок, после чего завели руки назад, защелкнули на запястьях наручники и пригвоздили к деревянному табурету, привинченному к полу в нескольких сантиметрах от широкого письменного стола. По другую сторону восседала примерно его лет женщина в форме, с погонами старшего лейтенанта внутренней службы. Уженщины было широкое, не лишенное некоторой приятности, лицо с выщипанными бровями и твердой линией увесистого подбородка, вызывающе выпяченного в сторону нового арестанта.
Комната освещалась только настольной лампой, покоившейся на мраморном цоколе по левую
Это были личные вещи Витяни.
— Посмотрите внимательно, гражданин задержанный, — голос старшего лейтенанта внутренней службы был глубоким, грудным. Таким в клубе Дзержинского обычно поют в хоре «Гляжу в озера синие…» — Все ли вещи, изъятые у вас при задержании, находятся здесь?
— А какое это имеет значение? — Мишин пожал плечами.
— Вам повторить вопрос?
— Все.
— Посмотрите еще раз внимательно…
Витяня тупо окинул взглядом свои вещи, выложенные на столе. «На что они рассчитывают, идиоты? — думал он, пытаясь специально для командирши придать своему взгляду выражение осмысленности. — Что, по их мнению, я должен носить при себе? Банковские коды? Описание явок и паролей? Обойму с отравленными патронами и фотографию человека, приговоренного к смерти? Или что-нибудь еще, изобличающее меня, как ДЕЙСТВУЮЩЕГО агента? Семь лет нормальной жизни — разве это объяснишь? Разве понять им, что, живя жизнью НОРМАЛЬНОГО человека, ты обрастаешь НОРМАЛЬНЫМИ человеческими признаками. Как отбившееся от стаи дикое животное, которое, вопреки зову природы, стремится быть одомашненным. Бумажник с кредитными карточками, двумя тысячами датских крон и фотографией Ингрид… Буклетик авиакомпании „KLM“ с расписанием рейсов… Авторучка… Серебряные наручные часы „Радо“ — подарок Ингрид к его тридцатипятилетию… Связка ключей — от дома, машины, гаража… И даже переданный ему белоголовым Довом немецкий паспорт, с которым, давным-давно, он прилетел в Копенгаген, никак не сможет сказать больше, чем уже говорил…»
— Я посмотрел внимательно. Все мои личные вещи на месте…
— Тогда подпишите здесь, — девица с погонами старшего лейтенанта отчеркнула ненакрашенным ногтем указательного пальца одну из многочисленных линий служебного протокола дознания.
— Чем подписать? — хмыкнул Витяня. — Зубами?
Чьи-то руки за спиной чиркнули ключом и освободили его запястья от стальных браслетов.
Витяня сделал пальцами несколько энергичных сжатий, чтобы восстановить кровообращение.
Руки слушались плохо.
— Ну? — нетерпеливо прикрикнула девица, протягивая Мишину дешевую шариковую ручку.
Морщась от моторного зуда в пальцах, Витяня подписал протокол. И тут же кто-то невидимый вновь завел ему руки за спину и сковал их наручниками.
— Правила поведения подследственного в ходе допроса вам известны? — сухо осведомилась девица.
— Да.
— Вы в этом уверены?
— Да иди ты в жопу, подстилка караульная! — вяло огрызнулся Мишин. — Еще объясни, как бляху солидолом чистить…
Выщипанные брови старшего лейтенанта даже не дрогнули. Ее девственные уши, никогда не знавшие серег, слышали всякое…
— Что такое карцер, знаете?
— Мама на ночь рассказывала.
— За любое нарушение правил поведения подследственного в ходе допроса — трое суток в карцере. Понятно?
— Понятно.
— Уведите!..
…Его провели через коридор, подталкивая, заставили подняться на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице, втолкнули в тамбур, образованный створками двух прошитых дерматином дверей, и, приоткрыв последнюю, оставили в одиночестве…