Ностальгия по чужбине. Книга вторая
Шрифт:
— Мне это известно… — В интонации Евсеева прорезалось нечто напоминающее сдержанное одобрение. — Считаю, что даже в этой нештатной ситуации ваши действия были правильными…
Обезоруженный столь неожиданной уступкой, Николай замолчал.
— Почему поехали в Эйлат? — быстро спросил Евсеев. — Что за непонятная инициатива?
— Задание шефа каирского бюро… — Николай недоуменно пожал плечами. — В отчете об этом сказано.
— Вы его получили сразу или уже потом, в Израиле?
— Сразу, как только была одобрена командировка.
— В Эйлате было жарко?
— В каком смысле, Виктор Витальевич?
— В климатическом.
—
— Вы видели человека, который положил вам в карман фотокассету?
— Нет, не видел.
— Не страшно было тащить ее через несколько стран?
— Еще страшнее — держать ТАКОЕ при себе, — спокойно возразил Серостанов и вдруг представил себе невыспавшееся, помятое лицо Моти Проспера с неизменной сигаретой в зубах. «Мистика какая-то! — подумал Николай. — Евсеев в точности повторяет его вопросы!..»
— Откуда вы знаете, подполковник, что именно было изображено на фотопленке? — Сухое, невыразительное лицо начальника ГРУ приблизилось к нему на несколько сантиметров. — Откуда вы можете это знать?
— Я не знаю, Виктор Витальевич, я ПРЕДСТАВЛЯЮ, что на ней изображено.
— Представляете? — Евсеев вдруг поморщился, будто неожиданно почувствовал сильную зубную боль. — Как это, «представляете»? Хочу вам напомнить, подполковник, речь идет о весьма серьезных вещах!
— Виктор Витальевич! — Серостанов изобразил на лице искреннее изумление. — Я полжизни работаю на Ближнем Востоке. И имею некоторое представление о том, что такое Израиль. Вы ведь не стали бы рисковать мною, будь эта кассета какой-нибудь безделицей, верно? Информация, которую я доставил в Центр, меня абсолютно не касается. Однако представить себе, что именно она содержит, я могу вполне…
— Н-да, — неопределенно протянул Евсеев и откинулся на спинку стула. — Я так и думал…
— Могу я задать вопрос?
— Задавайте.
— Меня оставляют в Центре?
— Нет, — начальник ГРУ резко мотнул стриженной головой, словно отгоняя подальше эту возможность. — Завтра утром вы получите новые инструкции, после чего тотчас же вернетесь обратно в Каир.
— Тоже завтра?
— Да, днем. Вам надлежит вернуться на место службы, не вызывая ни малейших подозрений. То есть, к вечеру воскресенья…
— Могу я повидаться с родителями?
— Ни в коем случае! — взгляд Евсеева был холоден, как лед. — В этом нет никакой необходимости! Приказ о присвоении вам очередного воинского звания уже подписан. Вы также представлены к ордену Красной Звезды за безупречное выполнение важного правительственного задания. Представление будет подписано в ближайшую неделю… Что же касается ваших родителей, подполковник, то они регулярно получают корреспонденцию от вашего имени, а также соответствующее денежное содержание, которого им вполне хватает. Самочувствие ваших родителей вполне удовлетворительно. Так что, беспокоиться вам не о чем, подполковник. Хочу также довести до вашего сведения, что руководство ГРУ довольно вашей работой. Тот факт, что в течение двух лет вашими услугами практически не пользовались, никак не означает недоверие лично к вам, подполковник. Могу лишь сказать, что внутри главного разведывательного управления структуры происходили значительные структурные перемены, кое-какие моменты были заново пересмотрены… Сейчас
Евсеев неожиданно встал и протянул Серостанову руку.
— Виктор Витальевич, я должен безвылазно находиться в гостинице?
— У вас есть какие-то неотложные дела? — насупив брови, спросил начальник ГРУ.
— Да нет, ничего определенного… — Николай неопределенно развел руками. — Только… Я ведь не был в Москве много лет, Виктор Витальевич. Стал уже забывать, как она выглядит. Хотелось просто погулять…
— Ночь на дворе, — Евсеев кивнул в окно, где разрозненными, редкими огнями очерчивались контуры ВДНХ. — Да и морозно. Хороший хозяин в такую погоду собаку не выпустит…
— Тем лучше, — сдержанно улыбнулся Серостанов. — Меньше толкотни…
— Вы — гражданин братской Болгарии, — совершенно серьезно произнес генерал армии Виктор Евсеев. — Так что, можете идти туда, куда захотите, подполковник. Главное, чтобы завтра в одиннадцать вы были в номере. Успеха вам! И, надеюсь, до скорой встречи…
В половине третьего ночи тишину квартиры генерал-майора КГБ Эдуарда Горюнова прорезала трель телефона. На четвертый сигнал трубку сняли и заспанный, недовольный голос хрипло откликнулся:
— Алло?
— Эдик?
— Ну?
— Не узнаешь?
Последовала короткая пауза.
— Ты?
— Я.
— Ты где?
— Как обычно. Нужно поговорить…
— Еду…
Круглосуточно работавшее кафе на втором этаже центрального аэровокзала на Ленинградском проспекте, было их местом. В Высшей школе КГБ или «вышке», как называли это учебное заведение курсанты, несмотря на его суровую специфику, обучались, все-таки, мужчины, которым — правда, в разной степени — не было чуждо ничто человеческое. Именно здесь, в одну из суббот семьдесят второго года, Николай познакомился с миловидной девушкой, работавшей официанткой в ресторане аэровокзала. Естественно, он назвался вымышленным именем, сказал, что учится в технологическом институте, а вообще-то родом из Николаева и живет в общежитии. Девушку звали Таней. После того, как знакомство переросло в более тесные отношения — у разведенной и бездетной Тани была кооперативная двухкомнатная квартира на Автозаводской, где Николай и проводил свободное от занятий в «вышке» время, — он как-то спросил Таню, есть ли у нее симпатичная подруга. Получив утвердительный ответ, Николай явился на очередное свидание вместе с Эдуардом — самым близким своим другом по «вышке», который, правда, уже завершал обучение…
Это была их маленькая, хотя и отнюдь не безопасная тайна — по суровым правилам «вышки», каждый курсант был обязан информировать руководство о любых своих контактах. Нарушение этого правила грозило немедленным отчислением и самыми неприятными последствиями. Оба были еще очень молоды и, скорее всего, просто не отдавали себе отчет в том, насколько сильно и безрассудно рисковали, держа в тайне от начальников грозного и всезнающего учебного заведения свои амурные делишки…
Расположившись за высоким мраморным столиком спиной к выходу, Серостанов лениво прихлебывал из граненого стакана безвкусный кофе с молоком.