Ностальгия
Шрифт:
— Прошу прощения: дело в том, что моего отца и брата зовут Хесус. Отец живет в Буэнос-Айресе.
Ага, стало быть, звезда по-английски разговаривает!
Монсан кивнул бармену.
— Кстати, вот этого моего хорошего друга тоже зовут Хесус.
Гэрри подмигнул Фрэнку Хэммерсли.
— Да ладно, ладно!
— Помнится, Джек Брэбэм [84] всыпал вам по первое число… минутку, это когда ж было-то? — встрял Хэммерсли. — Ах, ну да! Гран-при США. Как вам это понравилось?
84
Джон Артур «Джек»
— Этот южноафриканец…
— Брэбэм — австралиец! Он — чемпион мира!
Осушив стакан, Монсан отставил его на стойку.
— Это всем и каждому известно, — настаивал Хэммерсли (аж вены вздулись на шее). — Вы давно ездите-то?
Монсан всем своим видом демонстрировал невозмутимое спокойствие и компетентность, типичные для гонщиков: сперва скользнул взглядом по прочим любителям бурбона, а затем снизу вверх по стене, где углядел вертикальную трещину в форме крокодила.
Но загорелая рука, лежащая подле стакана, заметно дрожала.
Приходится держаться; а что делать?
Гэрри почесал шею — в той самой точке, что обычно бывала зарезервирована для проблем.
— Вы сюда на гонки приехали, или как?
Монсан заморгал.
— Или по пути задержались? Или отдохнуть ненадолго вырвались?
Южноамериканец указал на опустевшие стаканы. Это сколько-то расположило к нему собеседников, хотя понять не помогло.
— Ладненько, лохом побуду я, — отозвался Хэммерсли, изящно меняя тему. — Еще пива, пожалуйста.
— Слушай, — Гэрри, воспользовавшись возможностью, обернулся к нему, — я как раз собирался спросить: а чем ты на жизнь зарабатываешь?
Хэммерсли извлек из бумажника визитку размером со спичечный коробок:
— Да это по большей части пиар, — объяснил Хэммерсли. — Живу на гребаных чемоданах. Путешествую по свету.
Гэрри кивнул. Он уже сложил в уме два и два.
— Стремительно развивающиеся регионы. Демографический взрыв, увеличение времени. Мяч — у наших ног, главное — понять это. Мы продаем тонны и тонны чертовых теннисных ракеток и суспензориев. Только что выпустили защитный шлем нового типа. Я бы рассказал Монсану, да только парень, похоже, не вспомнит, какой сегодня день. — Хэммерсли рассмеялся. — Налился по самые жабры, ты только глянь.
Монсан удерживал в руках заказанные напитки, но при этом атлетического вида латиноамериканец крепко сжимал его локоть. Монсан высвободился, когда тот с помощью влажного носового платка изобразил эффектный выпад тореадора.
— Это мой старый друг, — объяснил Монсан. — Синоптики предсказывают: оно неизбежно. Прогноз подтвержден. Да будет так.
Гэрри оглянулся на Хэммерсли.
— Вон те, в углу, — все они матадоры. Некоторые здорово сдали. Утратили былую форму. Они, как и я, уже немолоды. Вон и бармен тоже. Вы о великом Порфино Пасе слыхали?
Нет, о великом Порфино Пасе они в жизни не слышали.
— Нервы у него совсем разболтались — ни к черту не годятся. Последняя коррида прошла хуже некуда. — Монсан пронзительно, пьяно рассмеялся. — Для всех нас сезон выдался непростой. И легче не становится. Ну вот мы и стоим прямо у него на пути. Самая легкая вибрация меня в ужас вгоняет — с самого детства. Но ожидание придаст мне сил. Мы — группа. Тринадцать человек. Это испытание. Подобная подготовка необходима для грядущего сезона.
Должно быть, в лице Гэрри отразилось недоумение.
— А, так вы до сих пор землетрясения на себе не испытывали? А я-то подумал, что и вы за тем же самым приехали.
— Иисусе! — выдохнул Гэрри.
Было уже поздно.
Присмотревшись к гладкому лицу Монсана повнимательнее, собеседник поневоле замечал, что нос гонщика повлажнел от пота, а темные клочья волос, торчащие из ушей, увядают и поникают, точно мятлики в пампасах. Верхняя губа легонько подрагивала; движением языка дрожь эту удавалось унять, но она тут же начиналась снова.
— И вы, значит, здесь только ради землетрясения?
— Шокотерапия такая, — подтвердил Монсан.
— Вы с ума сошли!
— А вы кто, собственно, такой? Чего вы испытали-то? Ровным счетом ничего! Ясно? Ни-че-го! Можете считать, что вам повезло. Que suerte? [85] Страдаешь через природу и боль. Становишься сильнее.
— У нас бывают лесные пожары, — попытался втолковать Хэммерсли.
— Живите опасно! Вырывайтесь за пределы! — Монсан топнул привыкшей к тормозу ногой по половице. — Мы находимся аккурат над сейсмическим поясом. Он прямо под нашими ногами проходит. Земля как разверзнется! Просто стоять здесь — и то почти невыносимо. Кто провалится в бездну?
85
В чем состоит везение? (исп.)
— Только не я, — пробормотал Гэрри, нахмурившись.
До поры до времени вулканы были напрочь позабыты. Пусть себе извергаются в другой раз как-нибудь, на следующий год. Благодарение Господу, есть одна статуя, стратегически расположенная близ Кито. — Пресвятая Дева Кинчская, заступница, ограждающая от землетрясений.
Хэммерсли рыгнул.
— А вот на Австралию всем плевать.
Пошатываясь, с налитой кровью физиономией, Гэрри пялился на Монсана.
Ну да, фобий на свете существует великое множество: акро-, клаустро-, агора- и зоо-. Между прочим, некоторые боятся полуночи и узоров на персидских коврах. В лифтах международных отелей нет кнопки «13».
— Пошли отсюда, — позвал Хэммерсли. — Они ж психи. Вот вы — верите в Санта-Клауса? В том-то и беда этих маленьких стран.
Но Гэрри побрел в угол. Он в жизни не встречал тореадоров, а тут их собралось с дюжину по меньшей мере, все — в плохо подогнанных костюмах; и еще один, в стельку пьяный, валялся на полу.
В номере 217 изысканно украшенная деревянная кровать со скрипом ходила ходуном — волею противоборствующей плоти. Уж таковы эти живописные гостиницы, построенные на рубеже веков: перевязка каменной кладки — в лучших монастырских традициях, зато шпунтовые соединения пола истерлись и растрескались. Тоненькая струйка пыли, точно подрагивающая струна, точно песок в песочных часах, сыпалась на Шейлину подушку. Шейла замерла, чутко вслушиваясь — почти в точности дублируя Луизу, хотя она-то, Шейла, лежала неподвижно — ноги, рот, глаза распахнуты, во рту пересохло, дрейфует, погруженная в грезы, а Луиза выкручивалась, отбивалась, ночная рубашка задралась выше талии… она попыталась было оттолкнуть руки Хофманна. Но он — сильный; всегда таким был. И она принадлежит ему. Свет оставлен включенным, как если бы ее насиловали на глазах у толпы. И она, и Шейла закусили нижнюю губу — в силу разных причин. Луиза с натугой отвернулась; Шейла задрожала всем телом. «Ну, давай же!» Это Хофманн приказал. Шейла, этажом ниже, готова была поручиться, что слышит невнятный шепот. Мужняя рука стиснула ее грудь — и он рывком вошел внутрь; и то и другое словно жило своей жизнью. Луиза расплакалась.