Ностальгия
Шрифт:
— Выйдет, — предсказал Гэрри. — Шейла — девчонка что надо. Просто застенчивая малость.
Путешествия расширяют кругозор. Дальше по коридору Гвен Кэддок шевелила губами: ей снился здоровенный круглый диск, испещренный зарубками, иероглифами и изображениями молодых побегов, — изобретение какого-то местного жреца-майя; это приспособление позволяло восстановить в памяти события за последние триста лет (неурожаи? свадьбы? моровые поветрия?). В номере 219 страдающий бессонницей полуночник вздохнул и разочарованно закрыл Бертонову «Анатомию меланхолии».
Музей привлекает типажи вроде миссионеров либо Старых Мореходов, [86]
86
Старый Мореход — персонаж поэмы английского поэта С. Кольриджа «Сказание о Старом Мореходе», написанной в 1797–1799 гг., — неприкаянный скиталец, вынужденный рассказывать всем и каждому о сверхъестественных событиях, произошедших с ним во время плавания.
— Этих одержимцев до того «заносит», что под конец они уже и рассказать внятно ничего не могут.
Кто-кто, а Филип Норт с этим типажом был знаком не понаслышке. Вспомнил — и даже заулыбался.
— Нам эти безобидные люди нужны как воздух. Мы должны за них Бога молить.
В зоопарке они с Сашей ходили по пятам за смотрителем с замызганным ведром и львиным ликом (безнадежный случай!), а потом долго наблюдали за еще одним, в птичьем вольере, — тот был бос, руки — что воробьиные лапки, и без умолку разговаривал с орлами.
А знаете, есть еще этот дебелый ирландец, хранитель Музея картошки в Рейкьявике — мировое светило; а в С. — бенгалец-экскурсовод, жует себе бетель весь день напролет под солнышком и сплевывает в сторону струю красного сока (скандинавские туристы отшатываются: «Туберкулез!»), указкой с фаллическим наконечником тыкая в ту или иную деталь примечательных эротических скульптур; а вот еще взять Ватикан и тамошнего болтливого чичероне с вечной улыбкой на губах, продающего оптом и в розницу потрясающие чудеса! Да их там десятки (чичероне с вечными улыбками на губах). Хранители фактов, реестров цивилизации, прелюбопытных обломков, произведений рук человеческих, впоследствии сохраненных и увековеченных.
В Нижнем Кито находился Museo de Piernas, [87] добраться до него можно было только пешком. Путь туда пролегал через каменные мосты, мощеные улочки, новые районы — само по себе ценный опыт. Туристы добрались до места приятно запыхавшиеся.
На ступенях крыльца, в порядке убывания, вальяжно расселись от двадцати до тридцати бездельников. Завидев туристов, они разом смолкли. Вокруг на корточках устроились несколько малолетних чистильщиков обуви («Им в школе полагается быть!» — отметила миссис Каткарт). Мальчишки застучали щетками, забренчали жестянками (гуталин «Киви», экспортное качество), принялись тыкать пальцами в обувь вновь пришедших. «!Zapatos sucios!» [88]
87
Музей ног (исп.).
88
«Грязные ботинки!» (исп.)
Должно быть, сработала сигнализация, потому что из вращающихся дверей выскочил директор музея, коротышка на костылях из красного дерева, и заорал что-то на итальянском, то и дело переходя на испанский; оба языка звучали вполне сценично. Одной ноги у него недоставало. Что характерно, коричневый ботинок на второй ноге был надраен до блеска. Пустая брючина обвисала, точно спущенный ветроуказатель на сельском аэродроме, чуть прихваченная над коленом булавками, демонстрируя пустоту и ясный солнечный свет.
А вот костыли… ничего подобного туристы в своих странствиях еще не видели. Инстинкт подсказывал: обязательно надо откомментировать, выказать живой интерес. В конце концов, здесь — Музей ног; это предоставляет посетителям своего рода привилегию. Дуг Каткарт присел на корточки (жена заглядывала ему через плечо) и постучал костяшками пальцев по левому костылю.
— Занятно, занятно, — произнес он весомо, немного в нос. И поднял взгляд на остальных. — Вы приглядитесь хорошенько!
Отрекомендовал.
Оба костыля были покрыты резьбой в стиле одного из барочных монастырей Кито: темное дерево обрело формы мифов и фигур, разъясняющих доктрины католичества. Какой опрятный — да что там, элегантный! — человек этот директор! Сам невысок; красная рубашка пузырем надувается.
Директор держался так естественно и живо, что австралийцы расслабились, стали сами собою. Столпились вокруг, точно знали его вот уже много лет. И, ненавязчиво отводя взгляды, дали директору понять, что он принят и одобрен.
— А-го-сти-нел-ли, — произнес он по слогам свое имя, одарив сияющей улыбкой всех по очереди.
— У нас соседей так зовут. — Миссис К. отпрянула назад; и этот тоже — большой любитель чеснока.
— А как так вышло, что во главе здешнего музея стоит итальянец? — полюбопытствовал Джеральд.
Смех итальянца походил на дребезжание электрического звонка.
— «Стоит»? — Он взмахнул костылем. — Ну насмешили! Ха-ха! — Директор вынужден был прерваться и утереть глаза. — Надо будет запомнить. Директор Museo de Piernas, он не кто иной, как… Scusi. [89] Вы спросите: почему я? Все из-за формы моей страны, Италии; а еще — вспомните-ка историю происхождения обтягивающих брюк. Кроме того, я — римский католик. Самоочевидный выбор.
89
Прошу прошения (ит.).
Луиза, бледная, с красными глазами, проявляла ко всему повышенный интерес; Шейла, сосредоточенная больше обычного, союзнически держалась ближе к ней и то и дело искоса поглядывала в направлении Атласа. Усевшись на корточки, Кэддок старательно пытался взять в фокус костыли. Итальянец заинтересовал всех. Его энергия производила впечатление беспредельного оптимизма.
Хофманн, засунув руки в карманы, кивнул:
— А что случилось с вашей второй ногой?
— По своей собственной инициативе я ее удалил, — произнес директор, глядя в пространство. — Чтобы привлечь внимание к коллекции музея. Оно того стоило.