Ностальгия
Шрифт:
Солнце проникло сквозь высокие окна и омыло им колени. Было тепло и отрадно; перед туристами открывался мир.
Около десяти интерес сместился к улице внизу. Там бурно спорили автоинспектор в погонах и наглый юнец в лейтенантской форме. Видно было, как на шее у первого набухают мышцы, а у второго на щеке пульсирует легкий тик: говорят, такого рода видовые сигналы — это химическая реакция. Все телескопы замерли: на сцене появился Хофманн, случайный зевака, гладко выбритый, слегка заинтересованный; все телескопы синхронно описали медленную дугу — Хофманн отправился (как он сообщил Луизе) в Музей современного искусства, на большую обзорную выставку абстрактной «полосатой» живописи, собранной со всех уголков мира; такого он ни за что не пропустит. Прямой как штык, одна рука — в заднем кармане. Черт, да он сошел бы за процветающего американца — юриста, например. Оставшись в номере одна, Луиза проводила его глазами, улыбаясь краем губ — но иначе, чем Вайолет Хоппер в нескольких окнах от нее, — голова его непроизвольно дергалась в сторону каждой хорошенькой женщины, а таких встречалось немало.
Вот так Луиза и стала очевидцем предурацкого происшествия. Хофманн вышел в солнечный свет на открытое место, в обрамлении железной ограды, украшенной остриями в виде наконечников стрел. О дальнейшем поведал «Пост»: американский флаг сорвался с алюминиевого шеста и, подхваченный мощными потоками воздуха, затрепетал, заскользил вниз — и в двадцати кварталах от прежнего места обрушился на одинокого австралийского пешехода (Кеннет Хофманн, дантист, проживает в Сиднее), накрыв его словно сачком. Этот флаг, прежде украшавший собою патриотично настроенную корпорацию — или, может, небоскреб, — был раз этак в пять больше обычного; сшитый из искусственного шелка, весил он тем не менее целую тонну. Хофманна сбило с ног. Телескопы тут же увеличили сиюминутное великолепие — переливающиеся звезды и полосы. Все произошло так неожиданно, что кое-кто не сдержал смеха — и лишь с запозданием осознал, что бедняга, чего доброго, задохнется или пострадает под этакой тяжестью. Первой вскрикнула Луиза. Борьба вторглась прямо в номера.
Вокруг пострадавшего уже собралась небольшая толпа, но никто и пальцем не пошевельнул.
— Да вытащите его! Почему никто не чешется?
— Чего только люди не выкинут, лишь бы оказаться в центре внимания, — буркнула себе под нос Вайолет.
Хофманну пришлось сражаться с чудищем в одиночку.
Монстр уступил; сперва из-под складок ткани появилась голова Хофманна — он растерянно моргал, — затем торс. Хофманн встал, кое-как отряхнулся.
— Да с ним все о'кей. Очки разбил, вот и все, — сообщила Вайолет. — А забавно он смотрится без очков.
Толпа подступила ближе.
— Это чё, кино снимают? — выкрикнул какой-то прохожий.
— Слышь, ты чего это вытворяешь-то?
— Вот-вот! Ну и что ты пытаешься доказать?
Хофманн достал из-за отворота носовой платок, чтобы перевязать очки. Посмотрел на флаг сверху вниз.
Желтый грузовик сбавил скорость, припарковался вторым рядом. Наружу выпрыгнули трое парней в заляпанных грязью сапогах.
— Ну ладно, ты, юморист! Да кто ты вообще такой? Убирай-ка флаг с дороги.
Изумленный Хофманн указал вверх, на небо. В телескоп было видно, как шевелятся его губы.
— С дороги убери, говорят.
— Да это ж киношку снимают, — пояснил кто-то.
К тому времени вокруг Кена Хофманна собралась целая толпа — неровным кругом. Рассмотреть его в телескоп становилось все труднее. Из полудюжины кэддоковских «эктахромных» кадров Хофманн обнаружился только на одном — и то лишь локоть да затылок.
— Его заставляют подобрать флаг, — сообщила Вайолет.
Для одного — задача непосильная; Хофманн загреб сколько смог — но ткань потекла из рук, словно обезумевшая жидкость, а все остальное заходило ходуном, захлопало на ветру. Какой-то нетерпеливый американец толкнул его в спину. Хофманн упал — в прямом смысле слова выпал из поля зрения. Подоспели полицейские машины: сирены, мигалки, люди в синем…
В путешествиях без неприятностей не обойтись: новый опыт, как говорится.
— Не будь вас здесь, ничего подобного не произошло бы, — заметил Борелли, констатируя очевидное — причем этак подчеркнуто.
— Представляете, меня еще спросили, откуда я! — рассмеялся Хофманн. — «Черт, еще один», дескать. Тут-то меня едва не линчевали.
— Мы все видели! Просто слов нет от возмущения!
Шейла обернулась к Луизе.
— А вы разве не испугались? Я бы на вашем месте ужасно перетрусила.
— Вот ему, должно быть, и впрямь было страшно, — отозвалась Луиза.
— В Нью-Йорке и не такое бывает.
— Перед глазами прям полосы пошли, — сухо признался Хофманн.
— И еще звезды, не так ли? — подхватил Кэддок, недослышав.
Вайолет открыла рот и закатила глаза. Насмешив тем самым Луизу.
— А вы где были в разгар нашей маленькой драмы? — полюбопытствовал Борелли у Норта.
— Моя подружка потащила меня аж в Бронкский зоопарк. Я сопротивлялся и отбивался, сколько сил достало.
— Ну спасибочки! — отвернулась Саша. — А еще уверяли, будто отлично провели время!
— Чистая правда, — заверил Норт, подождал, пока девушка сменит гнев на милость. И потрепал ее по колену.
— А мне казалось, вы отреклись от животного мира, — вмешался Джеральд, раскачиваясь на каблуках. — Мне казалось, вы говорили — ведь это были вы, правда? — что переключились на науку. Что, уже разочаровались? Не удивляюсь. Ну да неважно. Мы друг друга поняли. Очередная победа гуманитарных дисциплин. А как сам зоопарк, ничего себе?
Филип Норт глядел на Джеральда, беспомощно моргая. Он чувствовал: Саша глаз с него не спускает.
— О да. С Бронксом все в полном порядке.
— Да полно вам, — парировала Саша. — Кенгуру были просто ужас что такое: изъеденные молью бедолаги. Да вы сами так сказали.
— Меня запросто могли убить, — пожал плечами Хофманн. — Просто животные какие-то, одно слово.
— Ага, надейтесь, как же, — отрезала Вайолет.
Луиза вновь рассмеялась — непривычно резким смехом.
Этот эпизод изрядно оживил их день. Он выделялся — яркий, угловатый — на фоне повседневности; таким он и останется на годы и годы. Мимолетная паника на будущее. А поскольку в некотором смысле в нем участвовали все, согруппники словно сплотились вокруг него, разукрасили его новыми подробностями, присвоили себе. Инцидент как бы суммирован ощущение чужестранности и в то же время их удаленность от местных событий. Вот он каков, заграничный опыт!