Ностальгия
Шрифт:
— Жопу подвинь!
— С дороги, кому сказано!
Группе пришлось чуть ли не в дренажную трубу втиснуться. Как того и следовало ожидать, прямо у них на глазах какой-то седовласый маклер в рубашке «хэтуэй» и при незаменимых запонках споткнулся и упал прямо на собственные часы, обронив «Паркер 51» и семейную фотку. Саша шагнула было помочь ему подняться, но он грубо оттолкнул протянутую руку.
— Ну и проваливай! — прошипела она. Как вы с нами, так и мы с вами.
Сумасшедший день на Уолл-стрит. Полицейский велел проходить, не задерживаться. Ну, дело понятное — они ж туристы! Рядом дожидалась еще одна группа — японцы.
Белые облака над головой монетками падали в узкую щель синевы: треугольные,
— Фантастика! — Гэрри вытянул шею, чтобы лучше видеть, а чужая рука между тем незаметно вытащила у него бумажник.
И над всем — грохот перфораторов. Одни только перфораторы умудрялись заглушать смешанный шум телетайпов, телеграфов, стрекочущих ксероксов, лязгающих кареток тысяч и тысяч электрических пишущих машинок. Нью-Йорк: какое удачное имя! Подобно легендарному кораблю аргонавтов, каждая его часть постепенно менялась, так что для жителей город непрерывно обновлялся — а название и общая концепция оставались прежними. Сносили и отдельные «коробки», и целые кварталы. Вот почему город строился из легких материалов. Маленькие музеи на перекрестках хранили память о том, как выглядел прежде тот или иной район.
Упоительное ощущение! Австралийцы чувствовали себя дома — и вместе с тем не дома. После Эквадора Джеральд вновь отступил в тень, а Гэрри, Дуг Каткарт и Хофманн выдвинулись на первый план.
— Хэлло! — Дуг неторопливо заступил дорогу прохожему. — Мы ищем Эмпайр-стейт-билдинг. [99]
Дуг всю жизнь мечтал увидеть небоскреб своими глазами.
— Ничем не могу помочь. Я из Австралии.
— Эгей! — воскликнул Дуг. Так ведь и они оттуда же! Вот это совпадение!
99
Самый знаменитый небоскреб Нью-Йорка (102 этажа), построен в 1930–1931 гг.; находится на Пятой авеню. Со смотровых площадок видно более чем на 100 км. В цокольном этаже здания находится Зал мировых рекордов Гиннесса.
Но прохожий, не сбавляя шага, уже исчез. Песочного цвета волосы, загорелая шея…
— Может, в ООН работает? — догадался Кэддок.
Следующий сощурил и без того узкие глаза, огляделся и предположил, что Эмпайр-стейт-билдинг снесли.
— А разве нет? — Впрочем, он тут же добавил, что сам нездешний, из Мельбурна.
Да город битком набит австралийцами, включая целую команду лучников! Тут тебе и экспортеры с массивными запонками и торчащими во все стороны авторучками, и газетчики, и дипломаты — да-да, а еще сиднейские художники пытаются прорваться в абстрактный экспрессионизм, и какой-то черномазый приехал за лицензией на производство и продажу в США трещоток и бумерангов. А не далее как на той неделе в «Уолдорфе» [100] обосновались премьер-министр и его клика.
100
«Уолдорф-Астория» — роскошная нью-йоркская гостиница, самый знаменитый из отелей США.
— Готов поспорить на пару долларов, что он здесь, — шепнул Гэрри Шейле.
Та смущенно заморгала.
— Кто, прошу прошения?..
— Как же, как же, высокий, смуглый красавец… Ну, тот пьянчуга — ты знаешь, о ком я. Да шучу я, Шейлочка, шучу. Нормальный он парень.
Глаза ее расширились, она закусила губу.
Пока Каткарты упорно разыскивали хоть одного американца (а повстречали двух дам из Ларгз-Бей, Южная Австралия), слово взял Кэддок. Эмпайр-стейт-билдинг отнюдь не является самым высоким зданием мира. Есть какое-то новое здание, повыше. Он назвал точные цифры. Все покивали, но что это меняет? — австралийцам все равно не терпелось поглядеть на Эмпайр-стейт. Пока Кэддок вещал — темные очки, темный костюм, — щедрые американцы бросали центы в его протянутую ладонь.
В правой руке статуя Свободы держит факел. В факеле помещается двенадцать человек. Сперва поднимаешься по лестнице внутри лучевой артерии. Высота самой руки — сорок два фута. Незыблемость антропометрических данных подорвал некто Л. К.: человеку под силу всунуть голову и даже, возможно, плечи в ноздри статуи. Нос (греческий) — пяти футов в длину. Расстояние между глаз — около трех футов, вы только представьте себе: целый ярд в поперечнике. Кен Хофманн мог бы в подробностях рассказать о ее зубах. В академических сферах про объем ее груди стыдливо молчат, ну да вы и сами догадаетесь. B"ustenhalter [101] ей со всей очевидностью необходим. А вообразите себе только размеры ее (…)! В общем и целом статуя весит четыреста пятьдесят тысяч фунтов. Медь использована в трехстах секциях.
101
Бюстгальтер (нем.).
— Сегодня эта штуковина целое состояние стоит, — сообщил Хофманн, вспоминая Лондонскую биржу металлов. От сандалий до самого кончика пламени — сто пятьдесят два фута. Сущее безумие; притом прескучное.
А в факеле помещается всего-то двенадцать человек.
— Ничего, я подожду здесь, — успокоила Вайолет. Она скрестила руки на груди. — Еще ступенькой выше, и меня стошнит.
— Вай-олет! — рассмеялась Саша; она-то веселилась от души.
Сейчас австралийцы находились в полой голове. Все направились выше, внутрь руки; а Вайолет оперлась тонким локтем о бортик. Шаги и болтовня эхом отзывались позади нее и затихали в отдалении. Пустота расширилась — стала состоянием души. Далеко внизу переливалось и мерцало глубокое море; на его фоне — красный танкер; над водой и туманом поднимался Манхэттен, как скопище далеких могил.
Она не то уловила, не то почувствовала за спиною какое-то движение. Вайолет обернулась — на талию ее легла рука, такая опытная и знающая.
— Я подумал, лучше видом понаслаждаюсь. — Хофманн глядел мимо нее. — Чего доброго, упустил чего-нибудь.
— Маловероятно.
— Ну-с, и что же мы тут видим?
— Вот — корабль. Вот — Нью-Йорк. А вот это — чайки.
По-прежнему глядя мимо нее, Хофманн улыбнулся.
— Ясненько.
И крепче сжал ее талию.
— Эти небоскребы изрядно смахивают на моляры. Вы не находите?
Вайолет, как всегда в таких ситуациях, поискала сигареты.
— Вечно я забываю, что вы — дантист.
Она рассмеялась. Вывернулась — но настырная рука удержала ее за локоть. Притянула ближе.
— Не пора ли вам наверх, к своей маленькой женушке? — небрежно бросила Вайолет.
Хофманн не ответил. Первый раз промахнувшись, на второй нашел ее губы. Навалился всей тяжестью. Вайолет, притиснутая к парапету, «сломалась»: спина тонкая, гибкая. Вторая его рука неспешно двинулась дальше — время и место позволяли; нащупала грудь. Густой туман одевал город.