Новая Луна
Шрифт:
– Вы могли бы сделать так, чтобы они жили дольше одного дня, – говорит Луна.
– Могли бы, но что тогда они будут есть? Куда полетят? Они украшения, как флаги на Фестивале Ямса.
– Но это не так, – говорит Луна. – Они живые.
– Луна, что случилось с твоими туфельками? – спрашивает Лусика. – И твоим платьем.
Луна глядит на плавучие острова из бабочек, медленно дрейфующие вниз по течению.
– Ты уходишь.
– С чего ты взяла?
– Я слышала, как ты об этом сказала.
Ни один вопрос, который могла бы задать Лусика, здесь не пригоден.
– Да. Я отправляюсь обратно в Тве, возвращаюсь к моей семье. Но лишь на некоторое время. Не навсегда.
– Как надолго?
– Не знаю, любовь моя. Не дольше, чем придется.
– Но я с тобой не поеду.
– Нет. Я бы этого хотела, больше чего бы то ни было – больше, чем уехать самой, – но не могу.
– Я в безопасности, мама?
Лусика прижимает Луну к себе, целует в макушку.
– Ты в безопасности. Папа позаботится о твоей безопасности. Он оторвет голову любому, кто попытается тебя обидеть. Но мне нужно уйти, пока все не прояснится. Я не хочу, и я буду сильно по тебе скучать. Папа за тобой присмотрит, и мадринья Элис. Элис не позволит, чтобы кто-то причинил тебе боль.
Слова обжигают Лусике Асамоа глотку. Мадриньи, суррогатные матери. Наемные утробы, которые становятся нянями, становятся неофициальными тетками, становятся семьей. Лусика еще могла бы понять такое в те времена, когда корпорация семьи Корта была маленькой, когда им требовалось строить бизнес, не тратя время на беременность, роды и уход за детишками. Но зачем понадобилось навязывать это следующим поколениям, превращать сборище сдержанных, вездесущих мадриний в традицию? Она негодовала из-за того, что Луну выносила и родила высокая, скуластая бразильянка Элис. Она была потрясена, когда Рафа заявил, что суррогатное материнство не подлежит обсуждению: так принято в семействе Корта. Вложи в меня, высади во мне, позволь вырастить и выносить, выпустить в мир. Мне не нужно, чтобы какие-то там Мадонны Зачатия смешивали твою сперму с моими яйцеклетками и говорили: да будет жизнь! Не хочу я смотреть, как ваши гиноботы плавно вживляют эмбрион в льстивую, улыбчивую Элис, и наблюдать за тем, как с каждым днем она становится больше, полнее. Не нужно мне просматривать отчеты, результаты сканирования ее матки, ежедневные сообщения о том, как протекает ее беременность. И мне не нужно было запираться в своей комнате, воя и разбивая вещи, пока Элис делали кесарево. Все это должно было случиться со мной, Луна. Они должны были принести тебя ко мне. Мое улыбающееся, усталое, залитое слезами лицо должно было стать первым, что ты увидела. Лицо Асамоа. Я полна жизни, соки ее текут во мне, струятся, приливают. Я здорова, фертильна, все во мне работает естественным образом, безупречно, готово плодоносить. Но у Корта так не принято.
Я тебя люблю, Луна, но не могу полюбить то, что принято в семействе Корта.
Лусика заключает Луну в объятия, качает, утешая саму себя в той же степени, что и дочь. Одна муха-убийца расколола ее мир. Это не сад богов, не дворец вод. Это туннель в скале. Каждый полный света аграрий ее семьи, каждый город, фабрика и поселение – пустячок, хрупкий бивак из камней под безвоздушным небом, в лучах смертоносного солнца. Им всем каждую секунду угрожает опасность. И спасения нет, даже спрятаться негде.
– Твой папа, контракт и все прочие могут твердить, что ты Корта, но ты – Асамоа. Ты Асамоа, потому что я Асамоа, и мать моя Асамоа. Вот как у нас принято.
Лукас Корта проводит рукой по совещательному столу и разбрасывает виртуальные документы.
– У меня нет на это времени. Откуда она появилась? Кто ее сделал?
Эйтур Перейра опускает глаза. Он на голову ниже и на десять лет седее любого за этим столом, не считая Адрианы Корты и ее финансового директора, Элен ди Браги, темной воли «Корта Элиу».
– Мы все еще анализируем…
– У нас лучшее научно-исследовательское подразделение на Луне, и вы не можете мне сказать, кто это сделал?
– Кто-то пошел на поразительные ухищрения, чтобы спрятать все, что могло бы идентифицировать дрона. Чипы стандартные, и по узору печати у нас данных нет.
– Выходит, вы не знаете.
– Пока что не знаем. – Все за столом слышат, что голос Эйтура Перейры подрагивает.
– Вы не знаете, кто сделал эту «муху», вы не знаете, кто ее подослал, вы не знаете, как она прошла сквозь системы безопасности. Вы не знаете, не летит ли прямо сейчас еще одна такая штуковина к моему брату, ко мне или, не дай бог, к моей матери. Вы глава службы безопасности – и не знаете?
Лукас смотрит не мигая. Лицо Эйтура Перейры дергается.
– Мы в режиме тотальной безопасности. Отслеживаем все, превышающее размером частичку кожи.
– А если они уже здесь? Этого дрона могли разместить тут много месяцев назад. Вы об этом подумали? Может, сейчас просыпается еще дюжина таких же. Сотня. Им хватит одной удачной попытки. Я знаю, как действуют современные яды. Они заставляют ждать. Ждать часами, испытывая боль и чувствуя, что каждый вдох короче предыдущего, зная, что противоядия нет, понимая, что умрешь. Ты проводишь много времени лицом к лицу со смертью. И лишь потом тебе позволяют умереть. И я знаю, что кто-то пытался использовать один из этих ядов против моего брата. Вот что я знаю. Теперь скажите мне, что знаете вы?
– Лукас, достаточно. – Адриана Корта сидит во главе стола. Много месяцев ее кресло пустовало, она присутствовала лишь в виде большого и несуразного портрета в пов-скафе – Мадонны Гелиевой, обозревающей зал заседаний. Внезапная смертельная угроза детям вынудила Адриану вновь воспользоваться всей полнотой власти и вернуться сюда. Рафа сидит справа от матери, Ариэль – слева. Лукас занимает место справа от старшего брата.
– Мамайн, если твой глава службы безопасности не может обеспечить наш покой, то кто сможет?
– Эйтур был верным работником нашей семьи еще до вашего рождения. – Так язвить может только человек, наделенный высшей властью.
– Да, майн. – Лукас опускает голову, покоряясь матери.
– Разве это не очевидно? – Рафа прерывает насмешливое молчание.
– Очевидно? – переспрашивает Ариэль.
– Разве это дело не тех же рук, что всегда? – Рафа низко наклоняется к столу. Гнев как будто окутывает его облаком дыма. – Боб Маккензи так и не простил мамайн. Он медленный яд. Не сегодня, не завтра; не в этом году и даже не в этом десятилетии, но однажды, когда-нибудь… Маккензи расплачиваются втройне. Они бьют по наследию. Они хотят, чтобы ты увидела, как все построенное тобой развалится, мамайн.
– Рафа… – начинает Ариэль.
– Кира Маккензи, – перебивает Рафа. – Она была на вечеринке. Кто-то ее обыскал или ей просто махнули рукой и велели проходить, потому что она из числа друзей Лукасинью?
– Рафа, по-твоему, Маккензи рискнули бы ввязаться в полномасштабную войну? – говорит Ариэль. Как следует затягивается своим вейпером. – Серьезно?
– Если они решили, что могут развалить нашу монополию, то возможно, – замечает Лукас.
– Все начинается по новой, разве вы не видите? – спрашивает Рафа.