Новая пьеса для детей (сборник)
Шрифт:
Петер. Папа???
Г-жа Ван Даан. Путти? Нет, скажи, что это не так!
Он молчит.
Петер. Папа!
Г-н Франк. Герман! Я отказываюсь верить ушам.
Г-н Ван Даан. …Не знаю, как так получилось. Я хотел курить. Я так хотел курить – какое-то помрачение.
Анна. Господин Ван Даан… Не надо…
Г-н Ван Даан. Я не знаю, как мне загладить… Мне кажется, мы все здесь сходим с ума. Я, по крайней мере, точно. Петер, извини… Кёрли…
Петер. А я знаю.
Г-н Ван Даан. Что?
Петер. Я знаю, как мы всё исправим! Папа, не плачь. Мы проедим мамину шубу!
Г-жа Ван Даан. Как?
Петер. Ну, как-как? Отдадим Беп, а она – на чёрный рынок. Что может быть проще?
Г-жа Ван Даан. Час от часу не легче. Как тебе это вообще в голову пришло? Я носила ее почти столько, сколько мы с твоим отцом женаты. Ей сносу нет, она из превосходных кроличьих шкурок…
Петер. Тем более! Это значит, мы выручим за неё много денег.
Г-жа Ван Даан (чуть не плачет; искренне). Какой ты бессердечный, бессердечный.
Г-н Ван Даан. Я куплю тебе после войны воздушную, персиковую. Я обещаю. Кёрли, милая… Пожалуйста!
Г-жа Ван Даан. Это то немногое, что у меня осталось…
Анна. Но у вас есть ещё ночной горшок – на него никто пока не покушается.
Г-жа Ван Даан (зло; без экивоков). Ты когда-нибудь прекратишь вмешиваться?
Петер. Мам, мам, а давай устроим её похороны!
Г-жа Ван Даан. Анны? Петер, это всё-таки, пожалуй, слишком.
Петер. Да, нет, не Анны. Шубы! Чтоб ты с ней, как следует, попрощалась. Настоящие похороны. Будет весело. А когда продадим, наконец, нормально поедим. О, даже в рифму получилось.
Г-жа Ван Даан. Боже, что за бред! Ты перезанимался?
Анна. Ну, пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста…
Петер. Пожалуйста!
Г-жа Ван Даан. Ну, хорошо. Сумасшедшие какие-то. И я с вами с ума сойду.
Петер. Чур, Анна поёт Шопена.
Анна (с радостью.) Ну, хорошо, уговорил. А ты ничего, молодец. Мам, пап, подпевайте. Ну, хватит дуться. Подпевайте же!
Петер. Пойдёт! (Он чувствует себя распорядителем бала и ведёт себя уверенней, чем обычно.) А теперь будем плакать и прощаться. Папа, ну, ради такого случая, за упокой шубы, ты должен разрешить всем съесть хотя бы по одной колбаске.
Анна. Ого! Ты вообще молодец.
Г-н Ван Даан. Да, да, конечно, естественно! Я и сам хотел предложить.
Анна, Петер, Марго (наперебой). Урааа!
Все фантасмагорически радуются и с аппетитом едят, капая соком на мех…
Петер (Анне). Фух, вроде обошлось.
Анна. Да, уж передышка не помешает – а то мы все точно здесь свихнёмся.
Анна. Находчиво ты. А я уже думала – всё.
Марго. Может, будет хоть один спокойный день теперь после бури.
Г-жа Ван Даан (растроганно). Настоящий праздник.
Г-н Ван Даан. Взрослеет мальчик.
Врывается разъярённый Дюссель.
Дюссель. Это немыслимо! Диверсия, саботаж!
Г-жа Ван Даан. На войне?
Дюссель. У нас, в убежище. Не иначе, как Анна брала мою подушку, и теперь – глядите, глядите: по ней прыгают блохи.
Анна. У меня нет блох!
Дюссель. Конечно! Теперь нет. Все они перебрались на мою подушку. Проклятье! Теперь я буду ходить с ней – чтоб ты не смела ее трогать.
Петер (несмело, но твёрдо). Послушайте, господин Дюссель, нам всем тяжело…
Все начинают говорить – сначала всё-таки друг за другом, потом – примерно после слов «Бог умер в Освенциме» наперебой, внахлёст, все вместе – так, что уже ничего особенно не разобрать, кроме накопившейся ярости.
Г-жа Ван Даан. Вот именно! Поди приготовь обед из одной гнилой моркови.
Г-жа Франк. Еда, конечно, не главное, но я так мечтаю о кусочке ржаного хлеба.
Г-н Франк. Дорогая, тебе нужно послушать это место из Диккенса.
Старик. «В газовые камеры заталкивали столько узников, что даже после смерти они оставались стоять. Падать было некуда».
Дюссель. Нужно больше покоя. И меньше блох.
Г-жа Ван Даан. Готовить без жира невозможно.
Г-н Франк. «Он сказал: «Садитесь, прошу вас. Вот курятина – это из таверны «Кабан».
Старик. «Они раздевались и шли по коридору к пологому спуску, под которым была большая яма. Над ней стоял надзиратель и стрелял в каждого, кто приходил».
Г-н Ван Даан. Мне нужно мясо.
Г-н Франк. «Вот язык из таверны «Кабан».
Дюссель. Я должен защитить диссертацию.