Новая родня

Эркай Никул

И вдруг, когда девчонка наконец сообразила и потянулась со своей ложкой в общую чашку, там оказалось пусто.

Мику даже в жар бросило. Как это неловко получилось… Вот так сыграли в ложки! И когда он с удивлением разглядывал нечаянно опустошённую чашку, вошла мать.

— Ну, хозяева мой дорогие, как вы тут хозяйствуете? Вижу, у вас тишь да гладь — вот благодать, вот любо!

А Мика как вскочит с лавки да как тряхнёт ложкой об стол:

— Совсем она не люба! И не голуба, а галка какая-то суматошная. Ой, мама, замаялись мы с ней! Всё ей не то и всё ей не так! Козы напугалась… штаны

вон сушатся. И лоханка ей не годится… И козий хлев не подходит! И чашка ей не чашка, и ложка не ложка! Ой, мама, ошиблись мы! Совсем не про неё отец нам писал… Не может быть девчонка Панасом! Да ещё такая привередливая!

Мать только руками всплёскивала, слушая обидчивую речь старшего.

— А кашей-то хоть покормили вы её?

— Какая тут каша?! От всех этих расстройств мы её сами нечаянно съели…

— Как же вы так?

— А вот когда расстроишься, оно всегда так! — И тут Мика вдруг как заплачет.

Это надо же, в первый раз с ним такое случилось с тех пор, как он остался после отца за мужчину в доме.

Вот до чего довела его эта птичка-невеличка, выпавшая из чужого гнезда.

КОМУ РАДОСТЬ, КОМУ ЗАБОТА

Марфа Учайкина была женщина спокойная, рассудительная. Если покричит когда, то по делу. Если и шлепка даст, то по справедливости. А вообще она добрая была. И хотя редко улыбалась, но когда улыбнётся, то её широкое лицо так и засветится. Даже теплей в избе становится, на морозе — легче.

Вот и сейчас широко улыбнулась мать, обняла Мику за плечи. Ничего не сказала, пошла, вздула угольки, развела костерок на загнётке, заварила манную кашу. Потом зашла в горницу и принесла, белую тарелочку с синей каёмочкой, которую только при гостях из шкафа вынимала. И то не при своих, сельских, а для приехавших со стороны. И ещё принесла чайную ложечку, которую уж так берегла, так боялась, чтобы Сандрик куда не затащил, всегда первую после гостей прибирала. А тут на вот тебе, подаёт капризной девчонке.

— Кушай, миленькая, с отдельной тарелочки, от тебе аккуратная ложечка. Нашей-то деревяшки Напугалась. И та по твоему ротику она велика… Да и к общей чашке ты непривычна… Ишь ты, ведь интеллигентная какая, ленинградочка ты наша залётная… Уж и не знаю, как же тебя-то звать, голубка ты моя…

Мика даже позавидовал, слушая слова, никогда не слыханные им от матери. Наверное, это только с девчонками так мамы воркуют. Ну и ладно, он уж большой, его голубить нечего. Не нуждается. И, надув губы, как отец раздувал, бывало, усы, когда на ать обижался, Мика направился по хозяйству, проворчав:

— Голубка-то голубка, а ты бы посмотрела, как она масло чуть не испортила… интеллигентная… Сообразила тоже!

Мать не обратила внимания на его вынужденное ябедничество. И, разбирая её волосёнки, всё приговаривала:

— Ишь ты, как у галчонка пёрышки… Ну ничего, сейчас косички заплетём, ленточки красивые завяжем. Как тебя звать-то, скажи, неулыбушка ты наша сурьёзная?

Но девочка ела молча и, только съев кашу, поблагодарила кивком головы.

Мать дала ей стакан топлёного молока с ломтём хлеба. Девочка попила, поела и опять кивнула. Начала вроде приходить в себя понемножку.

Насчёт мокрых штанишек мать тоже с неё не спросила, а ведь Сандрика наверняка бы крепко пробрала, а тут усмехнулась только и сказала Мике с укором:

— Ну разве можно так? Соображать надо! А если человек в своей жизни вблизи таких животных ещё не видал? Да ведь тут коза рогатым Гитлером покажется в тёмном-то хлеву. Неизвестно ещё, как бы ты осрамился в её положении.

— Я бы не осрамился, небось. Я бы и взаправдашнему Гитлеру рога пообломал! — хотел обидеться Мика, а потом махнул рукой — ладно, за него война своё слово скажет.

Мать ведь и не знает про его тайные сборы да уговоры. Когда спохватится, он уже далеко будет! И каким-нибудь таким геройством прославится, что все ахнут. Вот тогда мать и застыдится, что недооценивала своего сына.

А Марфа всё найдёночкой знай любуется. Бывало, она так радовалась Сандриковым красным щёчкам, а теперь её остренький носик разглядывает, разглаживает чёрные бровки и печалится вслух:

— Оглушило её, наверное, там бомбами. Не слышит, чего мы говорим, бедняжка. Ну ничего, и глухие на свете живут. А может, и отойдёт ещё? Давай-ка затопим, сынок, баньку. Да как следует её косточки попарим.

— А чего же, — сказал Мика, смягчаясь, — это можно. Вот съезжу в лес по дрова, привезу берёзовых посуше, и истопим.

— Ну вот и хорошо, а пока покатай-ка ты её, голубку нашу.

— И это можно, — сказал Мика. Его отец тоже никогда не отказывал в просьбах матери. — Только вот одеть-то её во что?

— Девочку-ленинградочку-то нашу? Ах, да неужто ж мы хуже людей и у нас ничего запасённого в сундуках нет? Оденем! Как на картинке! | Улыбаясь, Марфа прошла в горницу, открыла сундук. И сразу зазвенели тайные звоночки, нарочно в нём устроенные, чтобы никто без спросу не лазил. Из этого заветного сундука вещи доставались «только в летнюю жару, чтобы вывесить да просушить их на солнце. Да иной раз в день своего рождения мать рассматривала с подружками своё приданое, ещё от её матери и от её бабушки доставшееся. И хвалилась тем, что она ко всему этому сама своей будущей дочке добавила.

Были там и вытканные узорами полотенца, и вышитые рубахи, и разноцветные кофты, и какие-то старинные душегрейки да телогрейки, и полусапожки с гармонистыми голенищами, и даже такие вещи, которые неизвестно как и назвать.

И вот среди этих вещей отыскала мать и вынесла меховые сапожки, одёжку на заячьем меху, меховую белую шапочку и пёстрые рукавички. Ну такие красивенькие: надела их девчонка — и словно двух снегирей поймала в руки!

Но не улыбнулась от радости, а только глаза широко раскрыла.

— Может, ей думается, будто всё это во сне? — шепнула мать Мике. — Оттого, что видит, а не слышит, да-да!

И, обув-одев привередницу, сама усадила её в санки.

Санки были добрые, быстрые, с подрезами — отец в хозяйстве ничего плохого не держал. Сандрика Мика раскатывал в них лихо, а вот, усадив вместе с ним девчонку, что-то быстро притомился. И стал присматривать, где бы найти подсобную силу.

Марфа помогла вывезти салазки на гладкую-санную дорогу. И, решив, что теперь ребята и без неё справятся, пошла на молочную ферму, строга наказав сыновьям: