Новочеркасск: Книга первая и вторая
Шрифт:
— Занятно, — прозвучал баритон снисходительно. — Благодарю вас, почтеннейший, и оставляю за собой право наведаться в другой раз.
— О да, о да, — закивал продавец, — кто же посмеет возражать! Вы для нас самый почетный покупатель и всегда желанный гость. Польщен вашим вниманием, Николай Модестович. До свидания, до свидания.
Люди расступились, и Павел Сергеевич увидел широкую спину с сильными лопатками, выпирающими из-под коверкотовой комсоставской гимнастерки, раструбы галифе и даже голенища влитых в икры хромовых сапог. Липкое, нехорошее предчувствие овладело им. Он видел затылок стоявшего к нему спиной человека, вьющиеся смолисто-черные волосы на его непокрытой голове и уже с напряжением ждал, когда тот обернется и пройдет мимо него. Ждал с необъяснимой тоской, не в силах сделать ни одного движения. И вот это мгновение наступило. Скрипнули подошвы хромовых сапог. Человек повернулся к нему лицом и медленно пошел навстречу. За одну секунду так ясно, словно бы яркое пламя осветило идущего, Якушев разглядел широкое землисто-серое лицо с большими белками выпуклых глаз, лоснящиеся полные губы, разорванную шрамом мочку правого уха, синеву резко очерченного, старательно выбритого подбородка. И Павлу Сергеевичу показалось, будто этот человек, увидеть которого в своей жизни он уже и не надеялся, несет ему навстречу и запах соленого Сиваша, и темнеющую в степи санитарную палатку на отшибе от боевого расположения кавалерийского полка, и последний стон смертельно раненной медсестры Лены. И Якушеву даже представилось, что если он разорвет пуговицы на правом рукаве синей коверкотовой гимнастерки этого человека, то увидит на запястье четкий след. Ведь не может же быть, чтобы он, яростно гнувший эту руку к земле страшной железной хваткой, не оставил на ней такого следа!..
Еще не зная, как он поступит, Павел Сергеевич шагнул вперед, загораживая дорогу идущему. На мгновение взгляды их скрестились, и тот, кто шел навстречу, вдруг испуганно отвел глаза. Но лишь на секунду. Потом взгляд его снова стал холодным и надменным. Он остановился и сухо попросил:
— Разрешите пройти, товарищ.
Павел медленно отошел в сторону. Гулкими толчками билось сердце. «Нет, не он, — подумал Павел в растерянности. — Как же это я так опростоволосился! Хорошо, что еще бузу не затеял. Нечего сказать, историйка бы вышла… Ответственный работник горсовета устраивает дебош в публичном месте».
В эту минуту человек в синей коверкотовой гимнастерке, взявшись за ручку выходной двери, обернувшись, еще раз пристально и удивленно посмотрел на Якушева. «Он! — едва удержался Павел от крика. — Как две капли воды!»
Якушев уже не сомневался, что перед ним тот самый врангелевский офицер, который одним выстрелом разделил на две части всю его жизнь, лишив единственного человека, которому Якушев был бы верен до последнего удара сердца.
Покупатель в синей комсоставской гимнастерке спокойно закрыл за собой дверь и растворился в многолюдном вечернем потоке прохожих. В магазине дорожка к прилавку, за которым стоял бойкий Петр Петрович, опять исчезла, заполненная зеваками и покупателями. Никто ничего не заметил.
Словно слепой, поднялся Павел Сергеевич на второй этаж гостиницы, открыл дверь своего номера. Сев на застеленную кровать, сдавил ладонями гудящие от боли виски. Ошибка или оплошность? Неужели он выпустил невредимым этого гада? Да, но если бы без всяких оснований он попытался задержать известного всему городу обладателя трех орденов Красного Знамени, как бы он выглядел в этом случае и что бы ему сказал тот же чекист Ловейко или первый секретарь горкома ВКП(б) Бородин.
Красные стены люкса, украшенные аляповатыми олеографиями, навевали тоску. Павел Сергеевич понял, что впереди его ожидают невеселая бессонная ночь и до боли в сердце горестные воспоминания о Леночке и недолгих ночах их чистой отчаянной любви, не считавшейся ни с голодом, ни с боями, в каких проливалась кровь, ни с постоянной угрозой смерти, висевшей над ними самими.
На тех же самых полях, где ежедневно десятками падали сраженные врангелевскими пулями красноармейцы и командиры, она торжествовала — их слепая от счастья, горькая любовь! И не было ей равной. Павлу Сергеевичу показалось, будто снова услышал он последнее дыхание Лены, увидел ее безвольно запрокинутую голову, ощутил на руках своих неотвратимый смертный холод, сковавший ее молодое, сильное тело. И сейчас он подумал о том, сколько стойкости и веры в торжество всего живого давала ему в те суровые Фронтовые дни их любовь.
«Он это был или не он?» — с тоскою спрашивал себя Павел, почти с ненавистью глядя на те же аляповатые олеографии и обои гостиничного номера. «Бежать! — восклицал он про себя. — Хоть к черту на рога, но только отсюда, от этих постылых стен!» Но голос разума тотчас же вносил поправку: «Зачем же к черту, если можно к родному брату, который поймет, подскажет…»
Павел снял телефонную трубку и вызвал машину. Садясь рядом с белявым веснушчатым пареньком, недавно завершившим воинскую службу и еще носившим гимнастерку со споротыми петлицами, Якушев спросил:
— Барочную, тринадцать, знаешь?
— Ха, — весело осклабился шофер Ваня. — Да кто же ее в нашем Новочеркасске не знает? Там же психбольница.
— Дуй от нее полтора квартала вниз. Угловой дом на правой стороне. Брат у меня живет младший в том доме.
Ваня уже запустил мотор, и «форд» затрясся на месте.
— Это Александр Сергеевич, что ли?
— Откуда знаешь? — скосил на него Павел невеселые глаза.
Шофер широко заулыбался:
— Дак ведь еще бы! Кто ж его в городе не знает! Я ему в техникуме на вступительных математику сдавал. Да вот не пришлось учиться, в армию взяли. Теперь опять думаю поступать. Экзамен снова держать надобно.
— Могу посодействовать, — улыбнулся Якушев. — Если хорошо подготовишься, разумеется.
— Да-а, он строгий, — протянул Ваня. — Прошлый раз принял у меня экзамен, да только сказал: «А при царе сдавали лучше». Я ему в ответ: «Так ведь царя давно прогнали, Советская власть теперь, а вы царя поминаете». Он брови нахмурил и сквозь пенсне этак строго на меня зыркнул. «Знаю, — говорит, — только если при царе сдавали лучше, чем вы это сделали сегодня, молодой человек, то при Советской власти надо сдавать в два раза лучше, чем при царе». Умыл ключевой водичкой, ничего не скажешь.
По тряским городским улицам «форд» благополучно доставил Павла Сергеевича к дому брата. По его просьбе Ваня три раза нажал клаксон, и хрипловатая «Кукарача» нарушила покой окраины. За забором послышался веселый голос Веньки:
— Папа, к нам автомобиль приехал! Зеленый! Во здорово!
— Да не ори ты как сумасшедший! — заворчал из коридора Александр Сергеевич. — Сейчас узнаем, но какому поводу.
Отворив парадную дверь, он несказанно удивился:
— Молодчина, Павлик, что прибыл, а то мы тебя уже пропащим считали. О, да ты на авто!..
— Смотри, какой красавец! — весело отозвался Павел. — А фыркает как, когда мой Иван мотор заводит! Экземпляр такой, что любой миллионер позавидует. Неминуемо первое место на любых автогонках взяли бы. Как ты полагаешь, Ваня?
— Законно, взяли бы, — без колебаний ответил шофер. — Миллионер, он кто? Магнат капитала, и только. А мы представители первого в мире государства рабочих и крестьян. Не так, что ли?
Братья рассмеялись, и Павел Сергеевич сказал: