Новочеркасск: Книга первая и вторая

Семенихин Геннадий Александрович

— Придется подчиниться, — развел руками Якушев.

Вечером, прикрепив на лацкан один за другим два боевых ордена, он покинул помещение горсовета. Жил он в гостинице «Южная», до которой от атаманского дворца было рукой подать. Перейти скверик — и вот она. У памятника Платову он задержался и, вспомнив о только что полученном циркуляре, скорбно подумал: «Да, атаман-батюшка, герой края казачьего, как бы скоро расстаться с тобой не пришлось… Сносить тебя придется, и никуда от этого не уйти. А ведь сколько добра сотворил ты нам, роду Якушевых… Не пригрей ты в свое время холопа беглого, нашего деда Андрея с его верной Любашей, и не было бы

Сашки-астматика, проповедующего теперь в техникуме геодезическое дело, и не махал бы я клинком острым в жестокой перекопской сечи, и не было бы этих стрекулистов, племянников моих, Гриши и Веньки, которым власть наша уготовила судьбу светлую. Что поделать, придется тебе, Матвей Иванович, освободить постамент для другого героя, который и нас всех, да и тебя, выше. Но место мы тебе найдем, достойное место. А на этом постаменте, перед штабом партийным нашим, должен стоять тот, кто указал нам дорогу на века вперед, — Ильич. — Павел Сергеевич попридержал шаг и насмешливо укорил себя: ишь ты, уже и в мыслях своих стал лозунгами выражаться. Совсем как на митингах».

Над Новочеркасском властвовал день, хотя часовая стрелка уже передвигалась к вечеру. Щедро обласканные солнцем, золотились крыши домов на широкой Московской улице, а над всеми крышами и шпилями Новочеркасска ярко сверкали позолоченные купола кафедрального собора. В многочисленных ларьках торговали мороженым, конфетами и лимонадом. По крепкой булыжной мостовой цокали копыта ломовых лошадей, везущих мешки с продовольствием. Промчался грузовик, на борту которого белыми буквами было написано: «Граждане! Все на коммунистический субботник!»

Медленным шагом порядком утомленного человека Якушев пересек широкую в этом месте Платовскую улицу и очутился перед красно-коричневым зданием городской гостиницы, где он жил. Идти сразу в свое душноватое жилище не захотелось, и он решил прогуляться по Московской. На цементной тумбе висела разодранная афиша, с которой улыбалось миловидное лицо молодой привлекательной прима-балерины харьковской оперетты Лилианы Тальской. Вверху афиши выделялась надпись: «Только три гастроли в Александровском саду. Билеты продаются в вестибюле гостиницы „Южная“». Он вдруг вспомнил, как, возвращаясь в один из тех дней в гостиницу, увидел у входа расстроенную студентку, украдкой утиравшую слезы.

— С какой вы это стати? — грубовато спросил Павел Сергеевич.

— Да как же, — всхлипнула девушка. — Со всего курса собирала деньги на коллективное посещение, а кассир даже разговаривать со мной не захотел. Сказал, что я курносая, а он курносых не любит и ни одного билета не продаст. И на свидание стал приглашать нахально.

— Остряк, — возмутился Якушев. — А ну-ка идите за мной, сейчас мы все отрегулируем.

В вестибюле он громко постучал в окошко кассы. В нем тотчас же возникло лицо респектабельного симпатичного мужчины с кавказским профилем и тонкими усиками над верхней капризно изогнутой губой.

— Товарищ кассир, билеты у вас есть?

— Канэшно.

— Так продайте, пожалуйста, этой девушке двадцать билетов для студентов.

— Нэ продам, — отрезал мужчина.

— Почему?

— Во-первых, она мне дерзила, а во-вторых, я не кассир.

— Зачем же вы тогда здесь сидите? — пожал плечами Якушев. — И если не кассир, то кто же вы?

— Я муж балерины Тальской, — гордо ответил мужчина и ткнул себя указательным пальцем в грудь.

— А днем чем вы занимаетесь? —

спросил рассерженный Якушев.

Люди, стоявшие и сидевшие в вестибюле гостиницы, засмеялись. Респектабельный мужчина, пахнущий дорогими духами и отборным коньяком, выскочил из кассы, сделав устрашающие глаза, шагнул к Якушеву, но, увидев на его гимнастерке ордена и шпалы в петлицах, мгновенно сник. А Якушев, приняв смиренную позу, повторил:

— Вы уж пожалуйста… я вас очень прошу. Всего двадцать билетов.

И девушка ушла осчастливленная. Эта история быстро распространилась по всему Новочеркасску, но нисколько не повредила репутации «градоначальника в кавалерийской рубашке», как сначала нарекли Якушева многие интеллигенты.

Пройдя мимо угловой тумбы, оклеенной афишами, Павел Сергеевич задержался у распахнутых дверей промтоварного магазина. Он любил заходить в магазин, бывать невольным свидетелем иных сцен между продавцами и покупателями, что служило затем предметом для серьезных размышлений. Это помогало видеть жизнь во всех ее, порою весьма поучительных, противоречиях.

Вот и сейчас, чуть помешкав, он вошел в открытую дверь. Душноватый воздух плохо проветренного помещения и разноголосый людской говор обрушились на него. В этот день завезли партию разноцветных сатиновых рубашек, и у прилавка стояла длинная очередь. В ту пору негусто было с промтоварами, и желающих приобрести обнову оказалось много. Лысоватый вспотевший продавец не успевал выдавать покупки.

— Мне синюю, сороковой размер воротника! — кричал инвалид на деревянной култышке. — А вы мне что дали? Ведь этот воротник куда шире. Пускай такую рубашку Чемберлен носит!..

— Чемберлен худой, ему и сорокового достаточно, — поправил кто-то сзади.

— Ну, тогда разыщите в Париже генерала Деникина и на него наденьте, — не унимался инвалид.

Молодой парень в спецовке заметил:

— На Деникина не такой воротник надобен. Из пеньковой веревки ему, да на виселицу.

А продавец тем временем ловким движением выбросил на прилавок кипу рубашек, и строптивый инвалид, подобрав нужный размер, удовлетворенно крякнул.

— Вот это другой табак. В самый раз. Спасибочко за уважение.

— А что я вам говорил! — воскликнул юркий продавец. — Наша советская фирма «Москошвей» конкуренции не имеет. Мы реализуем трудовому донскому казачеству товар самого высокого качества. Кто следующий?

Внезапно он оборвал высокопарную свою тираду и застыл, изобразив всем своим видом предельное подобострастие. Лицо его какую-то минуту было похоже на неподвижную маску, а потом отразило целую гамму чувств: удивление, смятение, радость. Склоняя в поклоне чернявую голову с нафиксатуаренной лысинкой, он воскликнул:

— Счастливы вас видеть, товарищ орденоносец! Двери нашего магазина всегда широко открыты для вас. Первому герою Новочеркасска все без очереди. Прошу за ширмочку, Николай Модестович…

— Да нет, отчего же, уважаемый Петр Петрович, — раздался над притихшей очередью хорошо поставленный баритон. — Тем более я намерен всего лишь удовлетворить свое любопытство, как и всякий жаждущий лицезреть новинки. Нет ли у вас, кстати, нового выбора галстуков?

— К сожалению, — вздохнул продавец. — Однако могу заверить, ожидаем на будущей неделе. А вот роскошных материалов небольшое количество поступило, — понизил он голос. — Могу для вас лично предложить шевиот, английское трико, габардин отечественного производства. Шик-модерн, как говорится.