Новочеркасск: Книга первая и вторая
Шрифт:
Лодки, заполненные празднично одетыми казаками-переселенцами, отплыли от причала и теперь покачивались на легкой донской волне в нескольких метрах от берега. Солнце сушило масляную краску на расписных бортах. На каждой из них сидело на веслах по двенадцати гребцов. Потом спокойно и чинно расположились в самых красивых, крепко сбитых баркасах донской атаман со своею свитой и духовенство. Священники в дорогих ризах придали праздничный вид процессии, приготовившейся к отплытию. И вскоре вся речная флотилия выстроилась вдоль черкасского берега. На первой лодке, стоя во весь рост, полицейский офицер Денисов строго поглядывал на отборных рослых гребцов и лоцмана, одетых в особую, за счет войсковой казны приготовленную форму. На них были темно-синие мундиры и шляпы с перьями и серебряным галуном, по поводу чего один белобородый дед на весь берег выкрикивал соседу в толпе:
— Окстись, Митрий! Нешто это казаки, раз на них заморские шапки. Ить это голландцы!
На первой лодке развевалось по ветру полковое знамя с изображением Николая чудотворца. Лодка вся была обита дорогой красной и голубой парчой. За атаманским баркасом под своими знаменами шли лодки из Манычской, Бесергеневской, Заплавской, Аксайской и Роговской станиц. У казаков на поясах сверкающие в ножнах сабли, а те, кто на атаманской лодке, были и с ружьями. На посадку и сложные перестроения ушло так много времени, что, когда флотилия была уже полностью готова к отплытию, толпа провожающих на берегу уже порядком устала, а яркое майское солнце давно уже успело перевалить за полдень. Наконец Матвей Иванович молодцевато вскочил на корму, поднял правую руку и зычно выкрикнул:
— С богом, станишники!
Полицейский офицер Денисов повторил его жест и скомандовал гребцам:
— Трогай!
И тотчас же шесть пар весел беззвучно опустились в воду, дружно вспахали светлую донскую волну и рванули головную лодку вперед, оставляя белоснежный бурун. Лодки быстро обогнули Гнилой ерик.
— И р-раз, и два! — раздался голос лоцмана и стих, потому что надобность в командах отпала сразу: рослые красивые парни, малость стыдившиеся своей заморской формы, действовали дружно и согласованно. Мимо Даниловского бастиона Гнилым ериком, оставляя Аннинскую крепость справа, колонна лодок медленно вытягивалась в кильватер, беря установленные интервалы. Как только процессия поравнялась с крепостью, над ровной гладью разлива раздался оглушительный хлопок и эхом разнесся окрест. Не успел он смолкнуть, как один за другим прозвучали новые гулкие пушечные выстрелы. Это крепость прощалась с покидающими ее ветеранами черкасской славы. Один дымок за другим вырывался из бойниц, проделанных в крепкой стене, сложенной из древних камней.
Тридцать один залп прогремел вослед огромной колонне баркасов и лодок, увозившей черкасскую славу и ее живых носителей на новое местожительство. Казаки ответили на этот прощальный салют беглым ружейным огнем и вновь приналегли на весла. Белые чайки с тонким жестяным писком носились над водой, стараясь зачерпнуть ее своим крылом, выхватывая мелких рыбешек и высоко взлетая со своей добычей. Купы деревьев торчали то тут, то там из разлившегося Дона.
До пристани, сооруженной на северной стороне Бирючьего Кута, насчитывалось от Черкасска двадцать верст. Новый город с прилепившимися к верхней части бугра строениями явственно возникал перед тревожно-радостными взорами казаков, никогда не видевших такого обилия каменных стен и железных крыш разного цвета.
Матвей Иванович не позабыл прихватить в свою шлюпку самого известного на Дону песельника Ивана Тропина и сейчас, ласково вглядываясь в нежное, мечтательное лицо уже поседевшего сотника, добрым голосом попросил:
— А что, Иван? Может, нам песню какую сыграешь? Давно твоего голоса не слыхивал.
— Я спою провожальную, Матвей Иванович. Дозволите? — застенчивым голосом осведомился сотник.
— Давай провожальную, — охотно согласился Платов. — Тем паче она как раз к месту, поскольку мы добрый и славный Черкасский городок покидаем.
Тропин расстегнул верхний крючок чекменя, пару раз кашлянул в ладонь, как все певцы, опасающиеся повредить на ветру голос. Потом глубоко вздохнул, забирая в себя свежий речной воздух. Тенор его сначала негромко прозвучал над бескрайним зеркалом вешней воды, омывающей встающий из солнечной дымки холм, потом высоко взлетел над головами казаков, рассыпался звонкой трелью, так что удивленные чайки шарахнулись во все стороны.
Ай со тиха-то Дону Да вот донские ну казаченьки Во поход с Дону они убира… Ей во поход убиралися. Ай со тихим-то Доном Да вот донские ну казаченьки Да со Доном-то они распроща…. Ей со Доном распрощалися! Ай да ты прости же, ты прощай, Да вот, батюшка славный тихий Дон!Сначала, словно онемелые, пораженные чистой бесхитростной красотой дивного свежего голоса, замерли и притихли казаки, но потом грянули дружным хором, подхватывая каждое слово, и песня далеко-далеко слышалась в эти минуты над слиянием трех рек: могучего Дона, Аксая и Тузлова.
Постепенно начинало темнеть. Южная ночь была уже не за горами. Тени от сидевших в баркасах людей и от мерных, неспешных взмахов весел становились длиннее и чернее. Солнце приникло к земле, словно и оно, утомленное за день, хотело испить свежей донской воды. И вдруг по всему маршруту в двадцать верст от покинутого Черкасска и до самого края тары, отражаясь в воде, ярко и единовременно вспыхнули огни. Это вступила в действие заранее приготовленная разбитным Денисовым и его бравой командой иллюминация! Специально выделенные, расставленные на протяжении всего пути дежурные лодочки в одну и ту же минуту зажгли факелы. Дружные крики радости исторгли теперь казаки, увидевшие и остаток пути, и путь пройденный. А впереди уже рассыпалось множество других огней, спускавшихся с вершины новочеркасского холма к воде живой, веселой, зазывающей дорожкой. Это были огни ожидания, и уже на них держали теперь путь гребцы.
Колонна баркасов и лодок обогнула основание Бирючьего Кута и стала причаливать со стороны устья реки Тузлова. Перед взорами казаков возникли в огнях дощатая, окрашенная в голубой цвет пристань, фигуры застывших во фрунт казаков специального полицейского отряда. Торжественно били барабаны и литавры, оглашая ночной прохладный воздух веселым гулом. А сверху, с вершины горы, наплывал тугой колокольный звон. Центр лодочной колонны швартовался к пристани, а станичные лодки причаливали прямо к берегу слева и справа от нее. Поднимая полы чекменей и нарядных кафтанов, казаки, бряцая саблями, лихо, спрыгивали на берег.
Но самым первым на широкую палубу баржи-пристани под гром барабанов, бубнов и литавр важно сошел донской атаман. Несметная толпа встречала переселенцев. Станичные атаманы подходили к ранее прибывшим своим полкам и занимали место во главе их.
Шагая в атаманской свите, Лука Андреевич Аникин, задохнувшись от гордости, подумал: «Вот оно какое, наше войско казачье! Да нетто есть на миру сила, способная его победить!»
До самого Вознесенского храма были вытянуты войска со своими знаменами и боевыми регалиями. Молодые парни в казачьей форме восторженно кричали «ура», во всю мощь гремели колокола. Рявкали в честь прибывших и раскатывались окрест пушечные залпы, и сколько их — трудно было подсчитать. Намного позже историки разошлись во мнении и ожесточенно заспорили. Одни утверждали, что пятьдесят три, и опровергали противников, полагавших, что залпов было всего тридцать один, но мы не станем судить ни тех, ни других.
Крутой спуск, по которому входили в город почетные переселенцы, был прозван Крещенским, потому что поднимался от речки, где в студеные зимние дни, всем на зависть, купались самые отчаянные казаки. У Луки Андреевича один раз даже перехватило дыхание и по-стариковски забилось сердце, но он не подал виду. С удивлением он отметил, что перед строем казачьих войск стояли собранные из тех же самых станиц дети.
— Для какой надобности это? — спросил он у шагавшего рядом тяжело дышавшего Спиридона Хлебникова. — Для чего малышню-то приперли? Спирь, скажи, а?