Новогодняя ночь
Шрифт:
На следующий день Паша снова подошел к Вадиму:
— Вадька, друг, выручай, слесарь не пришел, принеси и сегодня пластинки.
Вадим воспринял Пашину просьбу так, будто иначе и быть не могло:
— Ну ладно.
Он, конечно, понимал, что не острая необходимость заставляет Пашу обращаться к нему, замок был, в конце концов, не от сейфа. Паша при всем своем кажущемся избытке энергии не любил лишних хлопот.
Но Вадим теперь уже и сам хотел пойти на танцы — слушать свои пластинки, пусть не дома в одиночестве, с этим приходилось мириться.
Вадим сидел около своих пластинок, когда они вошли в зал. Но тут же потерял их из виду, так как рядом с ним присел сухонький старикашка, настолько сухонький, что было удивительно, как он забрел на танцы, присел он с явным желанием завести разговор.
— Танцует молодежь, — сказал старичок, покашливая в маленький кулачок.
Вадим пробормотал в ответ что-то неопределенное.
— А вы вот, как я погляжу меломан, — старичок с симпатией поглядел на него.
Меломан? Вадим вскинул на него глаза. Господи, да что же это такое? Наверное, что-нибудь оскорбительное. Даже наверняка. Просто невозможно на минутку присесть, чтобы тебя не оскорбили.
— А вам-то что? — вспылил Вадим.
Старичок, не ожидавший такой бурной реакции, пожал плечами и мелко засеменил в другой угол.
— А сейчас белый танец, по заявкам, — объявил в это время Паша, как всегда, широко улыбаясь.
Вадим, несколько раздраженный, машинально нашел взглядом девушку в бархатном костюме. Парень стоял около нее, небрежно покачиваясь на каблуках, — высокий, самоуверенный. Она улыбалась ему. Вадим взял пластинку, зачем-то помедлил, вздохнул и поставил на диск.
— Шр-р, — закрутилась пластинка. Зазвучала музыка.
Неожиданно девушка обернулась, ее широко раскрытые глаза смотрели прямо на Вадима. Он вздрогнул от неожиданности и даже сжался от ее долгого взгляда, стараясь сделаться как можно незаметней. Она стала пробираться среди стоящих людей к нему.
— Можно вас пригласить?
Вадиму хотелось, чтобы ее вернул тот длинный мальчик, увел. Но мальчик не приходил, она улыбалась и ждала. Если минуту назад Вадим называл ее улыбку кокетливой, то теперь готов был назвать милой и обаятельной. Вадим медленно и неловко встал, думая, как стремительно приближается ее лицо откуда-то сверху.
Он уже давно не танцевал и поэтому мучительно долго вспоминал, куда положить руки. Из памяти всплыли эпизоды прошлых танцев, и Вадим, скорее машинально, чем обдуманно, начал двигаться. Он был почти зол на эту девушку за то, что она вывела его из оцепенения, что надо лихорадочно соображать, о чем говорить. Он видел, с какой легкостью разговаривают рядом танцующие, и ему было досадно, что каждое слово, каждый жест сейчас даются ему с трудом. Но к досаде примешивалось еще какое-то чувство: то ли непонятная радость, то ли гордость, что она его пригласила.
— Меня зовут Анна, — сказала она.
Вадим открыл рот, чтобы ответить, но Анна его опередила:
— Знаю, знаю, тебя —
— Да, — промямлил он, смущаясь от неожиданных «ты» и «Вадик».
Он напрягся, думая, о чем спросить Анну.
— А вы давно здесь отдыхаете? — на «ты» он не решился.
— Достаточно, чтобы все опротивело, скукота. Вадик, а почему ты пластинки крутишь? Это что твоя общественная работа?
— Нет, — протянул он, — Пашка просит, чтобы я…
Вадим не договорил, ему вдруг в первый раз стало стыдно признаться, что пластинки его. Анна как будто даже не заметила, что он запнулся.
— Слушай, Вадик, а поновей пластинок нет?
Вадим, как завороженный, смотрел в ее глаза, немигающие, холодно-серые, и молчал. Но ее отнюдь не обескуражило это молчание, она продолжала так же непринужденно:
— Съездил бы ты в город за пластинками новыми. Хотя бы «Европу» в киоске грамзаписи купил, ну или еще что-нибудь.
Он продолжал танцевать, не замечая, что музыка закончилась. Анна остановилась и легко выдернула руку из его ладони. Вадим двинулся было за ней, но его оттеснили, и длинные волосы Анны мелькнули уже в другом конце зала.
Вадим огляделся, только сейчас начиная воспринимать окружающее. Он заметил, что около проигрывателя стоит стайка молоденьких ребят и оживленно перебирают пластинки. Вадим с ужасом смотрел, как они берут пластинки не за края, а всей пятерней, так что следы пальцев четко отпечатывались на черной блестящей поверхности. Но ужас Вадима тут же сменился равнодушием. Он, даже не подходя к проигрывателю, вышел в фойе, выпил воды из умывальника, набирая ее прямо в ладони. «Европа, Европа», — стучало у него в висках. Из зеркала на него глядело худое, усатое лицо с топорщащимися черными усами. Карие глаза были недоверчивы и настороженны.
— Ну что, Вадька, — спросил он свое отражение в зеркале. — Едем в город?
Спросил и сам удивился своим словам. Он старательно подыскивал оправдание тому, что вот так неожиданно собрался в город, не обременяя себя мыслями о том, что скажет на работе, что скажет жене. Непонятная сила заставила Вадима если не подавить сомнения, то, по крайней мере, не думать о них сейчас. Перед ним стояла четкая цель: привезти «Европу», все остальное было слишком туманным…
По дороге домой он зашел к своему приятелю, Звонкову, с которым вместе работал в гараже. Звонков был весьма озадачен. Вадим давно уже не заходил к нему по вечерам.
— Что-то случилось? — испугался он.
— Да нет, — Вадим потоптался, — завтра мне в город надо, скажи шефу, что я отгул беру.
— Зачем тебе в город? — круглые глаза Звонкова приобрели еще более правильную геометрическую форму, они так и светились непониманием. Обычно Вадим долго собирался, прежде чем уехать, долго размышлял, когда это лучше сделать, а тут — ни с того, ни с сего.
Но Вадим ничего не собирался ему объяснять.
— Надо, — кратко сказал он, — ну пока, я тороплюсь, — и его каблуки застучали по лестнице.