Новопотемкинские события
Шрифт:
– Одного не понимаю: зачем постоянно вы повторяете одни и те же слова? Ведь я слышал, понял?
– Гм, чтобы мои слова врезались в твою неразумную голову! Понял, да? Чтобы они врезались в твою голову, депутатишко! Догадываюсь, что спросишь ты о Топтыгине? Но его просить не буду, пусть участвует в выборах. Угрозы мне он не представляет. Да, не представляет… Да и без него какие тогда выборы?
– А сейчас? И сейчас тоже выборы без выбора, – заметил Алексей.
– Ну, зачем так мрачно, депутат? У нас же эта… как ее… наша… эта демократия, – вспомнил
– Да? А я думал, что сейчас наше время можно назвать дежа вю.
– Чего?
– Дежа вю – французское выражение, в переводе на русский язык означает «событие, которое уже состоялось».
– Дежа…
– Да, дежа вю, – повторил Алексей, вновь улыбаясь, – точнее, новое дежа вю.
– Остришь, да? Ты очень опасен, депутат, – холодно проговорил Горемыков, – очень ты опасен… Очень опасен!.. Нельзя плевать против ветра – сам получишь свой плевок обратно.
Короткая пауза.
Горемыков не отрывал глаз от гостя, а тот старался не смотреть в его сторону и желал поскорее уйти.
– Что молчишь, депутат? Думаешь?
– Нет… – тихо ответил Алексей. – Я буду участвовать вместе с Топтыгиным на очередных выборах мэра Новопотемкино Горемыкова.
– Гм, всё остришь, Плясовидов?
– Моя фамилия – Видотрясов, – исправил мэра Алексей.
– Вот-вот, Гдетоплясов…
– Опять неправильно говорите. Я – Видотрясов!
– Гм, Твидоплясов, остришь?
– Нет, стараюсь держать удар, как сказал бы боксер, – не замедлил с ответом Алексей. – Вы прикидываетесь ягненком, но это не ягненок – волк в овечьей шкуре… У вас всё под контролем: и Дума, и прокуратура, и милиция, и газета, и наше местное телевидение.
– Так, а зачем по-твоему мне послушая Дума? Думское большинство моих почитателей?
– Не обидетесь?
– Гм, я уже обиделся, что не хочешь ты отказаться от участия в выборах, черт, – проворчал Горемыков. – Ну? Говори, что хотел.
– Думское послушное большинство нужно вам для того, чтобы легализовать занятие конституцией.
Горемыков вспомнил известное выражение «легализация проституции», понял намек и взбесился: так на равных, не теряя чувства собственного достоинства и не заискивая с ним никто не говорил; все подчиненные, депутаты или бизнесмены, входившие в рабочий кабинет мэра, проникались как бы величием самого мэра, занимаемой Горемыковым должности, говорили тихо, вели себя робко, некоторые даже заискивали, лебезили, поддакивали каждому его слову, соглашались во всем с хозяином властного кабинета, а этот наглый, улыбчивый мальчишка, депутатишко молодой да ранний, позволяет себе дерзить мэру, даже ему возражать!
– Что… что?! – взревел покрасневший Горемыков, ударяя кулаком по столу. – Ты намекаешь…
Алексей с улыбкой смотрел на мэра, не удержался и добавил:
– Что такое наша собственная новопотемкинская демократия?
– И… и что же?
– Это когда все решения
– Опять смеешься? Опять эта идиотская улыбка появилась на твоем лице? – завопил Горемыков. – Подражаешь американцам, да?
– Нет, не подражаю. Не понимаю только одного: к чему постоянно ругать Америку?
– К чему?.. А чего она тебе хорошего сделала? Или этот хваленый Запад?
Алексей кивнул, объясняя Горемыкову:
– Во всяком случае заграница мне лично ничего плохого не сделала. Запад у нас газ и нефть покупает, вроде мы радоваться должны, так? Ан нет… Вот вы их грязью поливаете, как и ваш Лазонтье по телевизору. У вас двойные стандарты?
– Гм… ну… – растерялся Горемыков, не зная что ответить.
– Да, у него двойные и тройные стандарты, – хихикнул кто-то за спиной Алексея.
Алексей обернулся и остолбенел: перед ним стоял двойник Горемыкова в таком же сером костюме, какой был одет на мэре; двойник Горемыкова ехидно улыбался, поглядывая то на Алексея, то на хозяина кабинета.
– Опять? – грозно спросил Горемыков незнакомца, вспомнив недавнее весьма нерадостное событие и свой вынужденный стриптиз.
– Да, опять, – кивнул незнакомец, усаживаясь на краешек стола рядом с Горемыковым, после чего доверительно сообщил удивленному Алексею:
– Я – его душа.
– Душа?
– Ага, вернее, злая часть его души. Меня зовут Бес.
– А разве у Горемыкова есть душа? – усмехнулся Алексей.
– Нет, его душа блуждает вне тела, у всех честных и совестливых жителей она находится в самом теле, как и у вас, а душа Горемыкова блуждает, – ответил Бес Алексею.
– Слушай, убирайся-ка отсюда! – заорал Горемыков, показывая на дверь. – А то я милицию вызову!
– Ой-ой, ай-ай, как я испугался, – хихикнул Бес, всплескивая руками, – как мне страшно стало!.. А ты не замечаешь, что я в твоем сереньком костюмчике?
– Вижу, черт, мой костюм на тебе одет, негодяй!
– Ну, зачем так грубо, мэр? Может, нам стриптиз исполнишь?
– П-пшел ты вон!!
Бес усмехнулся, повернул голову к Алексею:
– Так, я продолжу… Да, у всех людей есть душа, но у этого субъекта (при этом Бес довольно грубо тыкнул указательным пальцем в грудь покрасневшего от гнева Горемыкова) душа находится вне тела… И я, злая часть его души, тоже вне тела, надоело шляться, где-то бродить… Хочется жить в тепле и в теле, как в собственном личном домике!
– Но я думал, что душа – это что-то доброе… – молвил Алексей, на что Бес быстро ответил:
– Нет, вы неправы… Если есть в каждом и злые, и добрые черты характера, то и в душе тоже самое.
Алексей предпочел помалкивать, не зная, чем закончится эта сцена. Увидев традиционную улыбку нашего героя, Бес спросил:
– И всегда улыбка на вашем лице?
– Стараюсь больше улыбаться, чем печалиться, – ответил ему Алексей.
– Да, улыбка лучше, чем печаль, – согласился с Алексеем Бес, – а вот этот серый костюм считает иначе, как я погляжу.