Новые силы

Кнут Гамсун

— Ну, немножечко?

Он снова взглянул на неё и повторил:

— Нет, благодарю вас.

Весь обратный путь Иргенс был словно другим человеком, он говорил, занимал дам, поддерживал бедного Ойена, который опять лежал и страдал от качки. Мильде снова добыл бутылку под предлогом, что настал настоящий час для выпивки, и Иргенс выпил с ним из одной только вежливости. Фру Ганка расцвела и веселилась, как дитя, и по особому и быстрому переходу мыслей вдруг сказала себе, что должна непременно не забыть взять сегодня же у мужа немножко денег,

сотню другую крон.

Тидеман и на обратном пути правил рулём, и его нельзя было убедить перейти на другое место. Он следил за парусами и за волнами и не говорил ни слова. Он был очень красив, держа руль в руке, небольшая проседь в волосах шла ему, его высокая фигура то поднималась, то опускалась на фоне неба, вместе с движением яхты. Фру Ганка крикнула ему раз, не холодно ли ему. Он не мог поверить такому проявлению внимания с её стороны и сделал вид, что не слышал.

— Он не слышит, — сказала она, улыбаясь. — Тебе не холодно, Андреас?

— Холодно? Нет, — ответил он.

Вскоре всё общество снова очутилось на пристани.

Едва ступив на берег, Ойен сейчас же кликнул извозчика. Он хотел немедленно ехать домой, поискать стихотворение и решить свою судьбу. Он не успокоится до тех пор, пока не узнает определённо, сказал он. Но, может быть, потом он присоединится к остальным. Они пойдут к «Саре»?

Все вопросительно переглянулись. Тогда Оле Генриксен сказал, что ему нужно домой. Он думал о Тидемане и знал, что если кто нуждается в спокойствии, так это он. Фру Ганка думала о деньгах, которые хотела спросить, и последовала за своим мужем. Компания рассталась у дверей дома Тидемана.

Фру Ганка прямо приступила к делу, прежде даже чем муж её успел отворить дверь.

— Не можешь ли ты дать мне сто крон, или около этого? — спросила она.

— Сто крон? Гм!.. Хорошо. Только зайдём со мной в контору. У меня нет при себе денег.

Они вошли в контору.

Он протянул ей красную бумажку. Рука его сильно дрожала.

— Пожалуйста, — сказал он.

— Спасибо... Отчего ты так дрожишь? — спросила она.

— Гм!.. Должно быть, оттого, что я целый день правил рулём... Гм!.. Я должен сообщить тебе радостную новость, Ганка. Ты так часто просила меня о разводе, и вот теперь я вынужден согласиться на это. Я согласен.

Она не верила своим ушам. Он согласен на развод? Она взглянула на него, он был необыкновенно бледен и смотрел в пол. Они стояли по обеим сторонам большой конторки.

Он заговорил опять:

— Обстоятельства сложились так... Операция с рожью обернулась плохо, и если я не разорён окончательно, то, во всяком случае, я бедный человек. Может быть, мне удастся избегнуть ликвидации, но и только. Значит, я недостаточно богат для того, чтобы вести теперешний образ жизни. И не могу уже брать на себя такой ответственности и играть для тебя роль ядра на ноге каторжника, раз я не могу создать тебе более или менее приличной обстановки.

Она стояла и слушала эти слова, доносившиеся до неё, как отдалённые

звуки. В первую минуту её охватило смутное чувство радости, — она свободна, может уйти от всего, что так тяготило её уже давно, будет снова девушкой, Ганкой Ланге, да, просто Ганкой Ланге! И когда она услышала, что муж её разорён, это не особенно поразил её, ему даже не придётся ликвидировать дел. Правда, он лишился всего состояния, но всё-таки он не остался на улице, могло быть и хуже.

— Вот как, — сказала она только, — вот как!

Наступило молчание. Тидеман уже овладел собой, он стоял снова, точно там, на яхте, за рулём, взгляд его был прикован к ней. Ну, вот, она не говорит: нет! Значит, она не раздумала! О, нет, да этого, конечно, нельзя было и ожидать! Он проговорил:

— Вот и всё, что я хотел сказать тебе.

Голос его был необычно спокоен, почти властен, и она припомнила, что таким тоном он не говорил с ней в течение трёх лет. В нём была удивительная сила.

— Так ты хочешь этого? — сказала она. — Значит, мы расстанемся. Ну, да, конечно... Но ты всё это хорошо обдумал и делаешь это не ради того только, чтобы исполнить моё желание?

— Разумеется, я делаю это для того, чтобы исполнить твоё желание, — ответил он. — Ты так часто просила меня об этом, а я, к сожалению, всегда противился вплоть до сегодняшнего дня. — И он прибавил без всякой злобы: — Я прошу тебя простить меня за то, что я отнял у тебя время.

Она стала внимательнее.

— Я не понимаю, о чём ты говоришь, — сказала она с лёгким нетерпением.

Он не стал отвечать ей на это. Разве она не требовала постоянно развода? Так как же он не отнял у неё времени? Он расстегнул пальто и с невозмутимым спокойствием сделал крест в своём карманном календаре.

Она не могла не отметить этого самообладания, которого никогда раньше не видела в нём, и невольно сказала:

— Мне кажется, что ты очень изменился...

— Да, поседел немножко, но...

— Нет, ты не понял меня... — прервала она.

Тогда Тидеман медленно посмотрел ей в глаза.

— Дал бы Бог, чтобы ты так же хорошо понимала меня, как я понимаю тебя, Ганка! Тогда наш брак, может быть, не кончился бы таким образом. — Он снова застегнул пальто, как бы собираясь уходить, и сказал: — А относительно денег...

— Ах, Господи, вот деньги, — сказала она и протянула ему стокроновый билет.

В первый раз он резко тряхнул головой.

— Я говорю не об этих деньгах. Будь добра и постарайся хоть теперь понять меня... Деньги на твою жизнь будут посылаться тебе по адресу, который ты укажешь.

— Но, Боже мой, — воскликнула она в смятении, — разве я должна уехать? Ведь я же останусь здесь, в городе? Куда же мне ехать?

— Куда хочешь. Дети, конечно, останутся здесь, не правда ли? Я позабочусь о них, ты можешь быть спокойна. А что касается тебя самой, то... ты наймёшь себе где-нибудь две комнаты. Ведь должно пройти три года, ты знаешь, три года.