Новые стихотворения

Рильке Райнер Мария

II

Царь, ты все это имел в избытке, жизнью исполинскою своей смял мои потуги и попытки — так возьми же арфу и разбей: ты ее уж обобрал до нитки, ⁶словно с дерева сорвал плоды. И теперь в ветвях видна сквозная даль времен, которых я не знаю, дней грядущих светятся гряды. ¹⁰Запретил бы спать мне с арфой, право! Иль другое мне не по плечу? Иль ты думаешь, что я октавы тела женского не ухвачу?

III

Царь, со мной во тьме играя в прятки, все же ты теперь в моих руках. Песнь мою не смять, не сморщить в складки, только холод нас пробрал впотьмах. Сердцем сирый я, а ты — заблудший. Оба мы повисли в черной туче бешенства, переплетаясь в схватке, и друг в друга впившись впопыхах. ⁹В этом единеньи чья заслуга? Царь, мы в дух преобразили вес. Нам бы впредь не отпускать друг друга — юношу и старца — мчась по кругу чуть ли не созвездьем средь небес.

Собор Исуса Навина

Как в половодье, подступив к запруде, река взрывает крепости плотин, свой голос на израилевых судей в последний раз низверг Исус Навин. ⁵Как поразил их страх, как сшиб их наземь как замер смех, застыла суета! Как будто тридцать битв гремели разом в его устах. И он отверз уста. ⁹Как в тот великий день под Ерихоном, на тьму народа вновь нашел столбняк. Но трубы — в нем! — взывали к легионам, их жизней стены сотрясая так, ¹³что корчились они, от страха воя, хотя еще не вспомнили о той его всевластной дерзости, с какою он в Гаваоне крикнул солнцу: «Стой!» ¹⁷И бог пошел, испуганный, как раб, и над побоищем держал светило. Он дольше бы держал его, когда б все тело от усталости не ныло. ²¹Таков он был. Таков он был, старик, в свои сто десять лет забытый всеми. Кто б мог поверить, что он вновь возник? Но вот он встал и опрокинул время. ²⁵Весь лагерь содрогнулся от удара: «Что богу скажете? Неисчислим сонм ждущих вас богов. Предайтесь им, и вас тогда постигнет божья кара». ²⁹Потом, всей силой своего презренья: «Мой дом и я — мы верность сохраним». ³¹И хором все: «Нам знак яви к спасенью, ведь тяжесть выбора раздавит нас!» ³³Но он, как встарь, не говоря ни слова, поднялся в гору, молча и сурово. Все видели его. В последний раз.

Уход блудного сына

Уйти, оставив хаос непокорный, не ставший нашим, нам принадлежа, что, словно горный ручеек проворный, неверно отражает нас, дрожа; ⁵покинуть это все, шипами терна цепляющееся за нас, уйти и обрести Того и Тех, прозрев (они так будничны и так привычны), ¹⁰открыть глаза, увидеть мир вторично, но заново, сменив на милость гнев; внезапно догадаться, как безлично страдание готовит свой посев, чтоб с детских лет нас одарить сполна, — ¹⁵и все ж уйти: черта подведена. Разбередив залеченную рану, уйти: куда? В неведомые страны, в далекий край недвижности и сна, стоящий, как кулисы, постоянно ²⁰и безразлично: сад или стена. Уйти: зачем? Но в этом суть порыва, надежды смутной и нетерпеливой, что недомыслием порождена: ²⁴Тащить всю тяжесть бытия земного и выронить в растерянности, чтоб сойти в уединеньи горьком в гроб — ²⁷И это ли начало жизни новой?

Гефсиманский сад

Весь серый, среди пепельной листвы, он был маслин свисавших пропыленней. Он шел, не вынимая головы из раскаленной глубины ладоней. ⁵Все в прошлом и неотвратим конец. Ослепнув, я уйду. Но объясни же, зачем Ты требуешь, чтоб я, слепец, Тебя отыскивал, раз я не вижу. ⁹Я больше не найду Тебя. Ни в ком. Ни в этом камне. Ни в себе самом. Я не найду Тебя ни в ком другом. ¹²Я с горечью людской наедине. Я мог с Тобой ее смягчить вполне. Но нет Тебя. О стыд и горе мне! ¹⁵По слухам ангел в нашей стороне. ¹⁸Причем тут ангел? Ах, настала ночь и равнодушно дерева листала. Ученики легли в траве устало. Причем тут ангел? Ах, настала ночь. ²⁰Ночь наступила, как и все другие, как тысячи других ночей. И камни спят, и псы сторожевые. Печальная… И будто бы впервые ждет пробужденья утренних лучей. ²⁵К подобной пастве ангел не слетает. Ночь не возьмет таких под свой покров. Кто потерял себя — в конце концов тех матери родные отвергают, проклятья им — наследство от отцов.

Пиета

Твои ль это стопы, Исус, твои ли? И все же, о Исус, как я их знаю: не я ль их обмывала, вся в слезах. Как в тёрн забившаяся дичь лесная, они в моих белели волосах. ⁶Их до сих пор ни разу не любили. Я в ночь любви их вижу в первый раз. С тобой мы ложа так и не делили. И вот сижу и не смыкаю глаз. ¹⁰О, эти раны на руках Исуса! Возлюбленный, то не мои укусы. И сердце настежь всем отворено, но мне в него войти не суждено. ¹⁴Ты так устал, и твой усталый рот не тянется к моим устам скорбящим. Когда мы наш с тобою час обрящем? Уже — ты слышишь? — смертный час нам бьет.

Пение женщин, обращенное к поэту

О, посмотри на нас! Взгляни, какой в блаженстве мир. Он для тебя открыт. Что в звере было смесью крови с тьмой, то в нас душою стало и кричит, ⁵ к тебе взывая страстью вековой. Но на лице внимательном твоем читаем мы лишь кротость и покой. Что ты совсем не тот, кого зовем, ⁹нам кажется тогда. Но не в тебе ль мы без остатка души растворили? И разве есть у нас иная цель? ¹²Все вечное уходит с нами в путь. Лишь ты, вещун, оставь свой голос в силе и здесь, нас воспевающий, пребудь!

Смерть поэта

Его недвижный отчужденный лик приподнят в изголовии отвесно. Весь внешний мир с тем, что ему известно об этом мире было, канул в бездну, в довременьи и безучастьи сник. ⁶ Никто на свете ведь не знал о том, насколько тесно он был с этим связан: с водою этой, с глубью этой, с вязом, — что было это все его лицом. ¹⁰И до сих пор его лицо — приманка для шири, что была ему верна. Мертвеет маска, но пока она, как тронутая воздухом изнанка плода, какой-то миг еще нежна.

Будда

Он слушает как будто. Тишь простора… А мы не слышим этой тишины. И он — звезда. Он в самой гуще хора тех звезд, которые нам не видны. ⁵Он — это все. Но ждем ли мы всерьез, что он увидит нас? О самомненье! Да пусть пред ним мы рухнем на колени, а что ему? Он — как ленивый пес. ⁹Ведь все, что тянет нас к его ногам, кружится в нем самом милльонолетья. За наши знанья не в ответе, он вечно недоступен нам.

L'Ange du m'eridien

Шартр

Когда, как богоборец, вкруг собора ярится буря с каждым вихрем злей, внезапно ты приковываешь взоры улыбкою блаженною своей. ⁵Ласковый ангел! Мудрый солнцелов! Твои уста воистину стоусты, но разве ты не чувствуешь, как густо часы стекают с солнечных часов, ⁹где разом цифры дня размещены и выровнены в строгом равновесьи, и все часы, как спелый плод, сочны? ¹²Что в нас ты, камень, понял на свету? И, может быть, твой взгляд в ночной завесе еще блаженней смотрит в темноту?