Новый американский молитвенник

Шепард Люциус

— Голос у нее возбужденный. Так что, может, все не так плохо. Позвони ей.

Где-то тявкнул койот. Дымка опять сгустилась, и вокруг луны образовался расплывчатый ореол. Тереза задрожала.

— Замерзла? — спросил я.

— Немного.

— Можем поехать домой.

— Давай поспим сегодня на воздухе, ладно? Мне так надоел магазин.

Я притянул ее к себе поближе, извинился за то, каким эгоистом я был, и сказал, что ей за это время тоже досталось.

— Да нет, со мной все в порядке, — ответила она. — С нами обоими все в порядке.

— Думаешь?

— Угу.

Мой член, прижатый к ее бедру, вздрогнул. Она притиснулась к нему ближе.

— Господи, как мне нравится… чувствовать, как он растет, — сказала она.

Потом всунула между нами руку,

стиснула мой конец и попросила меня взять ее еще раз. Ее голос, переполненный желанием, подействовал на меня не хуже ее руки, я ощутил себя сдавленным в бархатном кулаке, и мои мысли свелись к инстинктам. Пока мы занимались любовью, луна, казалось, мостила мне спину плитками холодного света, всей своей лунной мощью вдавливая меня в Терезу. Когда мы кончили, она почти сразу уснула, а я лежал, положив руку ей на живот и кончиками пальцев касаясь волосяного мысика под ним. Пока мы оставались в таком положении, мне было спокойно и надежно, как будто она была моей опорой; но стоило ей пошевелиться во сне и отодвинуться от меня, как я сразу же почувствовал себя маленьким и ничтожным. Наверное, это ее слова о том, что люди делают друг друга реальными, так подействовали на меня, но мне вдруг показалось, что подними я в тот миг одеяло и взгляни на себя, то вместо бедер, пениса и ног увижу звездную темноту, как будто ночью, отделенный от Терезы, я постепенно таял под одеялом от ступней вверх, и в моей постели, где бы я ее ни расстелил, вместо меня оставалось лишь беспорядочное нагромождение огня и камня, гордости и льда, жестокости и любви, какое могло существовать разве что сразу после сотворения мира.

Следующие два утра я провел за разбором писем и сообщений, на большую часть которых так и не ответил, а звонок Сью отложил на самый конец второго дня. Подняв трубку, она сказала:

— Ну наконец-то! А вот и наш царь Мидас. [37]

Испугавшись ее жизнерадостного тона, я переспросил:

— Что?

— Зря я пыталась тебя контролировать. Инстинкты тебя не подвели.

— Что-то я не соображу.

— Ларри Кинг. Речь на тему «Не хочу быть знаменитым». Журналисты будто взбесились. Внезапное окончание турне задело нужную струну. Судя по всему, люди давно ждали знаменитости, которая откажется быть знаменитостью. Настоящего человека из народа. «Молитвенник» уходит влет. То есть он и так влет уходил, но теперь творится что-то невероятное. Заказов поступает столько, что допечатку мы уже утроили. Похоже, что тираж скоро перевалит за миллион, Вардлин. Причем только первого издания. Богом клянусь, в жизни ничего похожего не видела! Я же говорю, ты задел нужную струну. Все, что ты делаешь, вдохновлено свыше. Твой светский подход к религиозности, твоя внешность, острые углы, твое антизвездное выступление. Короче, все.

37

Мидас— легендарный фригийский царь, наделенный даром обращать все, к чему прикасается, в золото.

— В турне я больше не поеду, — сказал я.

— Об этом и речи нет! Сейчас это было бы большой ошибкой. Позже. Однако пересмотреть стратегию нам придется. Может быть, вывести тебя в свет на недельку. Или продумать буквально несколько эффектных появлений за год. Обставить их как выход из затворничества какой-нибудь рок-звезды. Это будет как раз в духе твоей книги. И тебе самому так тоже легче будет, учитывая, как плохо ты переносишь большие туры.

— Спасибо за заботу о моем благополучии.

Она, похоже, даже не услышала.

— Мы спланируем твои появления так, чтобы они совпадали с выходом переиздания, фильма, другими событиями… Событиями, посвященными Вардлину Стюарту. Ты ведь знаешь, что они будут, правда? Всякие конференции и бог знает что еще. — Я услышал щелчок зажигалки. — Нам повезло, что мы связались с этим придурком Тритом. Он прямо как какой-нибудь гангстер от религии выступил. Как раз то, что тебе надо. Фолуэлл так бы не смог.

— А что там с ним дальше?

— С кем? С Тритом? Ты что, ящик не смотришь?

— А ты думала, мне дома и ночь не с кем провести, кроме ящика?

Тут она примолкла. Потом заговорила снова, хотя и потише.

— На кабельном нет программы, в которой не показывали бы отрывки из вашей с Тритом дискуссии. А твой уход… «Фокс», Си-эн-эн, Эм-эс-эн-би-си… У всех одна проблема — где найти людей, готовых сказать про тебя хоть одно дурное слово. Самые правоверные христиане, и те бегут от Трита и спешат встать на твою сторону. Твои слова насчет того, что Богу не нужно шоу… Думаю, после этого у них наступит демографический кризис. Фолуэлл собирается к Ларри Кингу в пятницу, поговорить о твоем новом стиле. Он, может, и не на все сто процентов тебя поддержит, но сомневаюсь, что теперь он будет нападать на тебя так же яростно, как сделал бы это в воскресенье.

Мысль о том, что наша с Тритом дискуссия вышла ему боком, грела душу, и я попросил Сью подробнее рассказать, что она знает.

— Только то, что мейлы, которые приходят Ларри и другим, почти все без исключения в твою поддержку, даже смешно. Цифр у меня под рукой нет, так что точный процент назвать не могу. Но крысы бегут с корабля Трита. Тот парень… помнишь, тощий такой, лидер какой-то правой христианской политической группы? Ральф, как его там? Так вот, он был у «Ханнити и Колмза» [38] и сказал, что Трит как раз тот человек, которого христианство должно изжить. Чуть не обозвал того мошенником. Да и остальные поют с ним в унисон. Хотя, может, у Трита и до этого были враги. Может, именно поэтому он и попал на шоу Ларри Кинга. Наверное, они заранее знали, что для выступления в прайм-тайм он еще не готов. — Она выдохнула дым, затем кашлянула. — Но речь о тебе, Вардлин. Не о Трите. Раньше я думала, что из тебя можно будет сделать неплохое событие месяца, и все, но теперь вижу, что с тобой все гораздо серьезнее. За исключением кучки придурков, все просто влюблены в тебя.

38

«Ханнити и Колмз»— программа телеканала «Фокс ньюз», оформленная как дискуссия между консерватором Шоном Ханнити (р. 1961) и «либералом» Аланом Колмзом (р. 1950), выходит с 1996 г.

— Рано или поздно меня все равно забудут.

— Скорее поздно, чем рано, — сказала Сью. — Даже очень поздно. Просиди ты в Першинге остаток своих дней и не добавь к «Молитвеннику» ни строчки, одно только нынешнее издание будет продаваться еще много лет подряд.

— Это ты за последние два дня пришла к такому выводу?

— Последние два дня просто показали, что теперь твоя книга перекочевала в мейнстрим. Я уже давно видела, что к этому все идет. Но ты побил все рекорды, и… Погоди, не отключайся.

Я услышал, как она говорит с кем-то, потом ее голос раздался в трубке вновь.

— Чем ты хочешь теперь заняться, Вардлин? — спросила она. — Продолжать писать? У тебя это прекрасно получается. Если решишь писать что-нибудь другое — романы, все, что угодно, — люди будут их покупать. Или можешь стать Тони Робертсом. Все зависит от тебя. Перед тобой открыты безграничные возможности. Подумай как следует, прежде чем отказаться от них.

Тереза вышла из магазина и прошагала по коридору, бросив на меня вопросительный взгляд. Я показал ей, что скоро освобожу телефон.

— Черт возьми! — сказала Сью. — Мне звонят. Сейчас я от них избавлюсь.

Тереза протиснулась мимо меня на кухню. Через дверь я видел, как она налила себе стакан апельсинового сока. Синяя с золотом резинка стягивала ее волосы в хвост на затылке, на ней были линялые джинсы и свободная синяя рубашка. Солнечный свет лился из окна прямо ей на лицо, и я вспомнил ту фотографию, которую она прислала мне в тюрьму: там ее черты тоже терялись в бело-золотом сиянии. Глядя на нее, я вдруг ощутил мрачное предчувствие от новостей, сообщенных Сью, и одновременно мне стало легче.