Новый центр
Шрифт:
— Ну, — спросила она, — так в чем проблема?
— Пару недель назад мы получили целую частную библиотеку, около десяти тысяч томов. Мы на тот момент обработали уже почти все книги, но если по-прежнему хотим открыться в середине марта, как планировали, то нам нужно либо нанять еще четырех сотрудников, либо завести систему, которая будет в четыре раза быстрее работать.
— Значит, у вас проблема не с данными, просто вам нужна новая программа.
— Если тебе так угодно — да.
— Нет, не мне так угодно, а проблема заключается именно в этом.
— Да-да, конечно. Я просто неточно выразился, — сказал я. — Прошу прощения.
Возникла комическая пауза, на мой вкус, длинноватая. Затем она спросила:
— Какая программа у вас там сейчас стоит?
— BCS 3/1, —
— Круто, — воскликнула Элинор, — ей же… ей уже…
— Ей очень много лет, точно. У нас до сих пор просто времени не было поставить что-нибудь поновее. Да к тому же мой шеф в этих делах довольно неповоротлив. И сейчас, когда проблема всплыла, я подумал, что, пока мы не раскачаемся и не купим что-нибудь суперновое в городе, мы могли бы у вас программу заказать.
Элинор подавилась дымом и слегка закашлялась. Потом затоптала ногой сигарету, и я последовал ее примеру. Опять комическая пауза, быстро мной прерванная:
— Я имел в виду — при возможности, я ведь не знаю, свободен ли кто-нибудь у вас, чтобы этим заняться. Вы же наверняка заняты другими делами. Более масштабными.
— Само собой, — ответила она, — но не вижу проблемы. Такую программу написать — ерунда. Просто посмотрим, что точно вам нужно, и тогда это займет день. Ну, максимум два. Лучше всего — я прямо сейчас к вам забегу. Пошли.
«Забегу» прозвучало так, словно идти к нам было через улицу напротив; на самом деле дорога до нас занимала минут десять, и то, если знать, где можно срезать. Элинор сходила за курткой и крикнула остальным: «Ребята, я пошла в библиотеку вот с этим юношей, заказ наклевывается. Я скоро».
Ноябрьское солнце, бледноватое и совсем не теплое, наконец-таки победило, и мы двинулись в путь. Мне никогда не удавалось сохранять нужную дистанцию, идя рядом с женщиной, которую я уже хотел, но еще мало знал. Это приводило иногда к смешным ситуациям: то я буквально наталкивался на нее, то ей приходилось оборачиваться, чтобы посмотреть, где я, или я припускал так, что за мной приходилось гнаться. На этот раз я вел себя отлично, почти как она, а на всю предстоящую дорогу как раз хватило одной темы — истории ее жизни в кратком варианте.
Итак, она действительно родилась в Ливерпуле двадцать шесть лет назад — сама сообщила, я не спрашивал, — и вот уже пять лет здесь, приехала вместе с отцом. Ее отец прибыл в страну в составе Интернациональных миротворческих бригад и пару месяцев назад вернулся в Англию.
— Он военный или гражданский? — спросил я.
— Военный. Мой отец солдат, и его отец тоже был солдатом.
— А мать?
— Я о ней ничего не знаю.
— Смешно, но я точно так же ничего не знаю об отце.
— Не понимаю, что тут смешного, — ответила Элинор.
Итак, майор Ригби отправился обратно в Англию, не преминув сказать на прощание, что из этой страны, этой rotten country [40] ничего путного никогда не получится, но его дочери Элинор здесь все, в общем, нравилось, и она осталась. Еще в школе она писала программы как бог, успевая подрабатывать в двух маленьких лавочках, но по-настоящему развернуться смогла только здесь.
— Ты знаешь, — сказала она, когда мы проходили мимо бункера с курганом, — я надеюсь, тебя это не покоробит, но я — гений.
40
Прогнившая страна (англ.).
— Ага, — сказал я, абсолютно не представляя, что еще добавить, но потом придумал: — Давно хотел познакомиться с гением. Зандер тоже гений в своем роде, но не такой ярко выраженный.
— Зандер — это кто?
— Ты что, не знаешь Зандера? Это в каком-то смысле мой шеф.
— A-а, этот. Я уже забыла, как его зовут. Его же не видно совсем.
— А у вас кто главный — ты?
— Нет, главный — Джон. Ну, тот, который по телефону орал, когда ты пришел. Официально фирмой руководит он, кстати, он тоже приехал сюда следом за своим отцом. Его отец заведует внешним бюро Интернациональной комиссии. Но мы все, конечно, равноправны.
— А сколько вас?
— Нас пятеро: Джон, потом Андреас и Фред, те двое, которых ты видел. У Томми как всегда дела в городе. Имя у него звучит по-английски, но на самом деле его зовут Томас и он откуда-то с юга Германии… Ну и, собственно, я — всего получается пять человек.
— Неслабо, — сказал я, — четверо мужчин и одна женщина.
— С виду, может быть, непросто, но у нас все нормально, именно потому, что я — гений. Остальные просто очень одаренные, понимаешь. Нет, это сложно объяснить.
Внезапно я понял, кого мне напоминает Элинор, напомнила еще в первый раз, когда я ее увидел. Не так давно, составляя каталог, я наткнулся на фотоальбом. Фотографиям предшествовал внушительный текст, написанный тремя умными людьми. Сведений об авторах в книге не было; судя по всему, это были социологи. Книгу выпустило в 1965 году Европейское издательство и называлась она «Beat in Liverpool». Я увлекся книгой, пока ее обрабатывал, и узнал, как все тогда происходило: клуб «Пещера» на Мэттью-стрит, где играли «Битлз» и где они встретили Брайана Эпштейна; дневные и ночные выступления бесчисленных местных групп и девочки, которые ждали у входа, когда их впустят. Для меня, разумеется, все это были подробности давних легенд, но иногда мне страстно хотелось, чтобы моя юность прошла тогда и там, а не в те душные нулевые, когда я вырос. Фотографии в книге были черно-белые. Сначала были показаны трущобы Ливерпуля, тесно лепящиеся друг к другу дома, дети, гоняющие мяч на задних дворах, пабы, где рабочие читают газеты, банковские клерки в котелках, спешащие на работу, и, наконец, сцены в клубе. На некоторых фотографиях была видна публика во время выступлений, и на одном из снимков я обнаружил Элинор. Девочка лет шестнадцати или семнадцати, в центре, с близкого расстояния, сфотографированная по пояс. На ней пиджак с подкладными плечами и широченными лацканами, под ним виднеется, кажется, светлая блузка с темным воротничком, точно сказать нельзя: все снимки в альбоме слишком крупнозернистые. Иссиня-черные волосы, насколько можно судить по фотографии, стрижка в стиле «Битлз» того времени: так называемая «грибная шляпка» [41] , как я недавно где-то прочитал, уши открыты. Судя по лицу, это могла быть младшая сестра Пола Маккартни. Элинор, или та, кого я принимал за нее, стояла довольно близко к сцене и, слегка запрокинув голову, расширив глаза и, подняв глаза, видимо, подпевала, во всяком случае, рот у нее приоткрыт и виден верхний ряд белоснежных зубов. Возможно, она выкрикивала или же беззвучно шептала в тот момент имя одного из музыкантов, стоявших на сцене.
41
Знаменитая стрижка группы «Битлз» с низкой и подчеркнуто прямой челкой, которую избрал для них легендарный менеджер группы Брайан Эпштейн. Ранее известна под названием «парижское каре»; изобретена парижским парикмахером Антуаном де Пари, который работал над образом святой воительницы Жанны д’Арк. «Каре» получило широкое распространение перед Первой мировой войной в артистической среде и среди жен представителей европейской богемы. Новая волна моды на эту стрижку пришлась на 1920-е гг., когда она стала исключительно популярной среди ведущих актрис Голливуда. В 1960-е гг. «каре» стало также мужской прической.
Об этой фотографии я сейчас снова вспомнил и, как только мы пришли в библиотеку, попросил Фродо принести мне книгу. Он моментально понял, о какой книге идет речь и где она стоит, — иногда мне казалось, что он обладает теми же эйдетическими способностями, что и Зандер, — и живо доставил ее нам. Я быстро листал страницы в поисках нужного места, нашел фото и показал Элинор:
— Посмотри, она невероятно напоминает мне тебя.
Элинор посмотрела на снимок и кивнула.
— Ничего удивительного, — сказала она. — Это моя бабушка. My Granny.Это фото всегда стояло у нас дома на комоде.