Новый центр
Шрифт:
Автобус ехал теперь по району более респектабельному и не такому густо заселенному: кругом виллы, дома из прежних времен, окруженные кустами и деревьями, и октябрьские листья на них горят рыжим огнем. Где-то здесь, по моим сведениям, живет Метцлер, глава временного правительства, или, скорее, свадебный генерал при нем, потому что политику вершат другие. Метцлер покинул страну сразу после путча, но он и без путча уехал бы, потому что в тот момент получил годичную профессуру в Кембридже. Метцлер был историком. Вернулся он не через год, а через девять лет, вместе с англичанами. Таким образом, он сохранил безупречную репутацию, и, когда формировалось временное правительство, все единогласно высказались в пользу его кандидатуры. Поначалу максимальный срок полномочий правительства был
Где-то здесь обитает и Кольберг. Почти два часа ехал я до нужной остановки. Отсюда до его дома еще минут десять пешком. Десять минут, в течение которых мне не встретилось ни души, лишь один раз я услышал, как женщина в глубине сада зовет своего ребенка, а потом, уже перед самым домом Кольберга, навстречу мне просеменил старый черный пес с сединой на морде, один, без хозяина. Я окликнул пса, тот остановился, и я почесал его за ухом. Он тут же ткнулся носом мне в ногу.
— Жаль, но мне надо идти, — сказал я. — Адвокат дьявола [27] ждет меня. Собака еще некоторое время бежала следом, потом добралась, видимо, до границы своей территории и осталась позади.
27
Со времен средневековья в Католической церкви существует такой обычай. Когда Церковь решает канонизировать нового святого, устраивается диспут между двумя монахами. Один всячески восхваляет умершего «мученика» или «угодника»; это — «адвокат Божий» («адвокат» — от лат.advokare: призывать на помощь). Другому же поручается доказывать, что канонизируемый немало грешил и недостоин такого высокого звания. Этот-то спорщик и называется «адвокат дьявола». Потом так стали называть людей, которые любят дурно говорить о других, стараются и в хорошем непременно найти недостатки, плохие стороны. Называют так и придирчивых, въедливых оппонентов.
Дом Кольберга меня ошеломил. Если прочие дома этого квартала представляли собой заурядные виллы последних десятилетий прошлого века, выстроенные со вкусом, но безликие, зачастую отягощенные неудачными, более поздними пристройками, то Кольберг занимал просторную, словно парящую в воздухе, светлую виллу, несомненно спроектированную архитектором Баухауса. Она была двухэтажной, причем куб верхнего этажа немного выступал за границы нижнего. Огромные оконные панели наполняли дом светом. Я-то ожидал увидеть дом, скрытый за высокими деревьями или стенами, как это подобает образу серого кардинала, не занимающего никаких официальных постов, но имеющего беспрепятственный доступ к властям предержащим. Но вилла Кольберга была видна издалека, за низкой живой изгородью и небольшим стриженым газоном. Я на секунду задержался у ворот, любуясь легкостью и гармоничными пропорциями здания, прежде чем нажать на ручку калитки. Потом остановился перед входной дверью и позвонил.
Кого я ожидал увидеть? Страшилище в потешном мундире? Голую женщину на высоких каблуках? Ожидал ли я услышать резкий голос в переговорном устройстве: кто там? Лязг или жужжание из глубины дома, означающие, что дверь открыта? Прислугу со строгим лицом, спрашивающую, записался ли я на прием? Наверное, что-то подобное, но ведь и сам дом я представлял себе по-другому, пока ехал сюда. К этому дому, пожалуй, больше всего подошла бы голая женщина, звонкая поступь которой уже слышалась мне, стук каблуков по каменному полу быстро приближался. Однако вместо этого я вдруг услышал легкий шелест шагов, который сразу приписал хозяину, именно он в действительности и открыл мне дверь, предлагая войти.
Я ожидал увидеть господина в строгом костюме и вновь ошибся. На Кольберге были широкие черные брюки и просторный ярко-зеленый джемпер, сам он был выше ростом, чем я себе представлял, и смотрел на меня сверху вниз, чуть опустив сутулые плечи. Крупная голова, резкие, но не очень глубокие морщины на бледноватом лице, круги под глазами, толстые мясистые губы, местами потрескавшиеся, — весь его облик был словно вылеплен рукой скульптора. Он выглядел ровно на свои шестьдесят два. Ко всему этому нужно сначала привыкнуть, подумал я.
Похоже, он прочитал на моем лице ошеломление от увиденного.
— Да, — сказал он, — жилище дьявола представляют себе обычно несколько иначе. Как мрачное место, вдобавок пропахшее серой. Но я предпочитаю вот это.
— Я не сказал, что вы — дьявол.
— Но возможно, его адвокат. Advocatus diaboli. Пойдемте, я попросил заварить чай.
Эти его слова подтолкнули меня к двум выводам. Во-первых, услышав из его уст выражение «advocatus diaboli», я внутренне слегка сжался и на секунду поверил, что Кольберг подслушал, что я говорил черной собаке неподалеку от его дома. Конечно, это было невозможно, а само выражение употреблялось по отношению к нему довольно часто, так что образ лежал на поверхности. А то, что он попросил приготовить чай, означало, что не все мои фантазии перед дверью оказались пустыми: у него есть служанка.
От передней мы прошли через большое светлое помещение, где до потолка высились стеллажи, набитые книгами, и перебрались в комнату поменьше, где вдоль стен тоже стояли заполненные книгами полки. Приотворилась дверь на террасу, и показался кусочек сада, точнее, небольшого парка, и тогда я увидел, что участок Кольберга выходит прямиком на озеро — за зеленью газона его серая аспидная поверхность отливала серебром.
Мы уселись за белый стол, на котором уже стоял чай и корзинка с печеньем. Черные стулья из гнутых трубок были выполнены в стиле «фрайшвингер» [28] . Постепенно я начинал понимать, что Кольберг все свое честолюбие сосредоточивал на том, чтобы обставить виллу изнутри в полном соответствии с ее внешним обликом.
28
От нем.Freischwinger — «свободно парящий»; «фрайшвингер» — стул из гнутых трубок без задних ножек, который под тяжестью сидящего мягко пружинит; дизайн разработан Марселем Бройером.
— Часть моей библиотеки вы уже видели, но основное собрание наверху. Прежде чем мы туда направимся, скажите мне, пожалуйста, каковы приблизительно ваши условия и на что вы рассчитываете?
Я мог бы сослаться на то, что, прежде чем договариваться, надо бросить хотя бы беглый взгляд на его книжные фонды. Зандер обозначил мне две суммы для ведения торга, начальную и окончательную, которую ни в коем случае нельзя превышать. Назвать окончательную сумму следовало только после серии промежуточных шагов. Итак, я назвал начальную сумму и был совершенно сбит с толку, когда Кольберг ответил:
— Нормально, да, мне это подходит.
Я чуть было не проговорился, с языка готов был сорваться вопрос: «Вы что, так сильно боитесь? Хотите побыстрее смыться? А что будет с домом и со всем, что в нем?»
Словно услышав мой невысказанный вопрос, Кольберг произнес:
— Дом уже фактически продан. Остались небольшие формальности.
И в следующей фразе тоже прозвучал ответ на вопрос, которого я не задавал:
— Я уезжаю из страны, которой я больше не нужен.
Меня почти испугал его плаксивый тон, наполненный жалости к самому себе. Позже отчетливый отпечаток этой интонации можно будет найти в дневниках, которые он вел, — они сливаются прямо таки в оргию самооправдания. «Тогда я в меньшей степени поступался самим собой и благородством своих мыслей, нежели Платон во время своего сицилианского путешествия». Благородством своих мыслей, вот это да! Сравнение, разумеется, с Платоном, среди менее возвышенной компании Кольберг себя не мыслит. И потом эта манерная форма «сицилианский» вместо привычной «сицилийский». Или: «Кто истинный преступник? Кто привел к власти этого Генерала? Каким образом это адское падение обернулось такой грязью?» Адское падение в грязь, это сильно. Все зависело от судьбы и высших сил, читалось между строк, я ничего такого не делал, я хотел чистоты, я умываю руки.