Новый центр
Шрифт:
Случилось это еще и потому, что я покинул столицу и вернулся в старые западные земли. Что говорить, в столице за последние десятилетия широко распространился тот напыщенный архитектурный стиль, который мне не нравился. Однако новым правителям не по душе оказалась помпезная архитектура вокруг рейхстага, они всё снесли и отстраивали заново в эклектичном стиле, представлявшем собой смесь итальянского футуризма и новой деловитости. Это касалось не только правительственного квартала, но и множества административных зданий, и взятый темп строительства, подгоняемый не в последнюю очередь ростом технических возможностей и личным энтузиазмом архитектурного светила мирового уровня, выигравшего конкурс, заставил весь мир затаить дыхание: новый правительственный центр за десять месяцев был выстроен полностью, и как раз в этот момент я уехал она запад. Новый режим с архитектурной точки зрения просто-напросто слишком глубоко внедрился в мое персональное пространство. Борцом сопротивления я никогда не был, но мне захотелось бежать как можно дальше.
Два месяца я жил во Франкфурте у матери, а потом поступил в торговый дом «Дель’Хайе & Мюнценберг» в Аахене. Устроиться туда помог знакомый матери, и вот в двадцать два года я
Мюнценберги импортировали, рассылали и продавали кофе, чай, какао, сигары, вина, крепкие напитки, шоколад, пряности, конфитюры и мед, разумеется, все это — самого высшего качества. Торговые залы многократно расширяли и перестраивали, но всегда в прежнем стиле — массивные прилавки и полки темного дерева, — и, переступая порог бюро, посетитель невольно испытывал искушение назвать все это конторой, хотя само слово уже почти полностью исчезло из немецкого языка. Даже складские помещения, организованные по последнему слову логистической науки, дышали стариной и чопорностью.
В несколько беспомощных усилиях режима учредить новые символы или, в конце концов, переосмыслить старые Мюнценберги никак не участвовали. У них нигде не было видно той стилизованной сдвоенной молнии, которая призвана символизировать силу, решительность новой власти, ее настрой на модернизацию, а возможно, — и ее волю к разрушению и которая, разумеется, красовалась на каждом административном здании, на каждом мундире, каждой официальной бумаге и широко использовалась даже в модной одежде. Более того, в помещениях фирмы отсутствовал официальный портрет Генерала, и вообще, у режима здесь, у западных границ страны, положение было значительно более шаткое, чем в центральных регионах и на востоке. Старик Мюнценберг, который был еще жив, когда я пришел к ним работать, говаривал: «Если нам тут начнут вставлять палки в колеса, мы в два счета переедем. До бельгийской границы двадцать минут, и примут нас там с распростертыми объятиями, в деликатесах бельгийцы кое-что смыслят. И тогда мюнценбергских изысков Аахену больше не видать». Но палки в колеса им никто не вставлял, потому что некоторые из выдвиженцев и функционеров нового режима стали постоянными покупателями Мюнценбергов, ибо могли себе теперь это позволить.
За два с половиной года ученичества я прошел все ступени деятельности в этой богатой традициями фирме: от склада, бухгалтерии, приема заказов и рассылки до продаж и, наконец, закупок. На закупки меня потом и поставили, я часто ездил в Бельгию, Францию и Италию, в Брюссель и Монтелимар, в Пьемонт и в Эмилию-Романью. Конечно, я колесил и по Германии, поэтому можно было сказать, что годы диктатуры я перезимовал во внутренней эмиграции, то и дело сменяя ее на внешнюю.
Как только диктатуре пришел конец, я сразу внедрился на черный рынок, продолжая при этом служить у Мюнценбергов. Опирался я на связи, наработанные за последние годы. У меня нет сомнения, что молодой хозяин Антон Мюнценберг, внук старика, скончавшегося в 2018 году, имел довольно точное представление о том, что, помимо дел в фирме, я вел еще свой собственный бизнес. Он никогда со мной об этом не заговаривал. Антон был на четыре года моложе меня, и мы с ним с самого начала прекрасно ладили. У него была любовница в Льеже, о которой он не мог сообщить никому из членов семьи, — с точки зрения их клана, это был мезальянс, — поэтому Антон часто сопровождал меня в поездках в Бельгию. Я был нем как рыба, и, думаю, он оценил это по достоинству, ибо о моих побочных делишках также хранил полное молчание.
На черном рынке я торговал в основном кофе и табачными изделиями и в первые два года заработал неплохие деньги. Однако временное правительство здесь, на западе, значительно резвее прибрало к рукам обеспечение продовольствием, чем можно было предполагать, и свободный бизнес резко пошел на спад. Кое-где и время от времени еще можно было что-то подзаработать, но разбогатеть в этом секторе экономики было уже нельзя. К тому же я постоянно жил в страхе, что моя побочная деятельность раскроется, а такого позора я бы, наверное, не пережил. Ведь Мюнценберги обращались со мной практически как с членом семьи. Своей семьи в традиционном понимании у меня никогда не было. У матери я был единственным ребенком, а отца своего я никогда не знал. Да и мать его тоже не знала. («Твой отец был здесь проездом, Ульрих, в ту самую ночь я хорошо это понимала. Я ведь даже фамилии его не знаю».)
Итак, я оставил черный рынок и еще полных три года отбарабанил в «Дель’Хайе & Мюнценберг» как добропорядочный коммерсант. А потом позвонил Зандер. Я сразу сообразил, кто это, и мы разговаривали так, словно расстались позавчера. Я не стал соглашаться сразу, в общем-то, у меня не было никаких причин покидать старый добрый запад. Я занимал прекрасную квартиру прямо возле рыночной площади. Дом принадлежал Мюнценбергам, поэтому квартплата была чисто символической. Я находился у самой границы, до Западной Европы рукой подать. Кроме Антона Мюнценберга, у меня здесь были еще друзья, теплились кое-какие любовные интрижки. В фирме я хорошо закрепился, работа доставляла мне удовольствие. Я любил запахи старинных комнат и их сумеречный свет.
— Да ты просто посмотришь, — сказал Зандер в трубку, — я тебя уверяю, таких роскошных руин ты в жизни еще не видел.
Документ 1
Беседа с Антоном Мюнценбергом, совладельцем фирмы «Дель’Хайе & Мюнценберг», г. Аахен, в рамках неофициального расследования
Мюнценберг принял обоих следователей группы «Экономическая преступность в переходный период», Тайхерта и Преена, в своем бюро: дубовые панели на стенах, письменный стол начала XX века, гарнитур из трех кресел, обитых кожей. Он предлагает сигары, однако гости отказываются. Подан кофе. Вопреки заверениям следователя Тайхерта (см. ниже) весь разговор тайно записан, затем расшифрован и в виде транскрипта позже обнаружен в Аахенском городском архиве под инвентарным номером S/14/3/48.
Тайхерт: Это не официальный допрос. У нас всего несколько вопросов. Протокол вестись не будет, аудиозапись — тоже.
Мюнценберг: Как вам будет угодно. Мне нечего скрывать. Пожалуйста, я готов и к официальным допросам. Насколько я слышал, речь идет о господине Андерсе.
Тайхерт: Верно. И он уже покинул вашу фирму.
Мюнценберг: Да, по собственному желанию. Он переехал в столицу, участвует там в формировании какой-то библиотеки.
Преен: Несколько странная смена рода деятельности, вас это не удивляет? Бизнесмен становится библиотекарем?
Мюнценберг: На первый взгляд, действительно, странно. Но Ульрих — видите ли, мы были очень дружны с ним, — Ульрих изучал гуманитарные науки в университете, прежде чем поступил к нам и начал осваивать профессию коммерсанта. Специализировался на германистике и еще чем-то подобном, детально я в этом не разбираюсь. Был очень начитанным человеком, во всяком случае, по сравнению со мной.
Тайхерт: Но ведь и коммерсантом он был неплохим?
Мюнценберг: Да, проявлял большое усердие.
Тайхерт: А в вашей фирме он за что отвечал?
Мюнценберг (несколько нетерпеливо): Да ведь вам об этом все уже известно. Он занимался закупками. По сути дела главным по закупкам был именно он, хотя формально отделом руководил я. Но у Ульриха было великолепное чутье, и я предоставлял ему полную свободу действий.
Тайхерт: А мог он этим воспользоваться?
Мюнценберг: Для чего?
Преен( с особым нажимом): Для побочного бизнеса, господин Мюнценберг. Вы прекрасно понимаете, что мы имеем в виду.
Мюнценберг: Мне об этом ничего не известно. Да я и не представляю совершенно, что вы имеете в виду. Денежные потоки в нашей фирме организованы таким образом, что никто не может ничего положить себе в карман.
Преен: А кто их контролирует?
Мюнценберг: Бухгалтерия. Начальники отделов, значит, в данном случае я. Мы дважды прошли проверку аудиторской фирмы, пока Ульрих здесь работал. Общий контроль в руках главы фирмы; когда мы взяли Ульриха, это был мой дед, а с 2018 года — мой отец. У нас же семейное предприятие, до сих пор это было так.
Тайхерт: Да, это достойно удивления. И вызывает почтение. Но вернемся к господину Андерсу: мы говорили с вами о черном рынке.
Мюнценберг: Нет, до сих пор о нем речь не шла. Вы сейчас впервые об этом упомянули.
Тайхерт: Ладно, согласен. Вот теперь будем называть вещи своими именами.
Мюнценберг: Мне абсолютно нечего вам сообщить.
Преен: Что, никогда не замечали ничего подозрительного?
Мюнценберг: Никогда. Недостач никогда не наблюдалось, да и бухгалтерия была в порядке. Очень сожалею, вернее, сожалеть мне не о чем, потому что в таких вещах Ульрих просто не мог быть замешан.
Тайхерт: Вы были с ним дружны, вы ведь сами только что сказали.
Мюнценберг: Верно. Но это определенно не относится к сфере вашего расследования. Которое официально вам никто не поручал.
Преен: Вы ведь иногда сопровождали господина Андерса в поездках?
Мюнценберг: Только в Бельгию. По причинам личного характера, которые вас не касаются. Откуда вы все это знаете? Имеете ли вы на это право?
Преен: Да мы ничего и не знаем. Наши предшественники располагали этой информацией. Сохранились документы. Времен хунты.
Мюнценберг: Которые, насколько мне известно, давно должны были быть уничтожены.
Тайхерт (смущенно):Очень трудно уничтожить данные, если они уже в наличии. Мы знаем также, что, собственно говоря, не имеем права ими пользоваться. Мы только хотели кое-что прояснить. Благодарим вас.
Мюнценберг: К вашим услугам.
3
Такого роскошного пейзажа с руинами я никогда еще не видел. Я вообще до сих пор никаких руин не видел, потому что на западе боев практически не было. Военные чины хунты Аахена и окрестностей, среди них немало постоянных клиентов фирмы «Дель’Хайе & Мюнценберг», быстро и незаметно исчезли, как только к городу подошли Интернациональные миротворческие бригады, возможно, они укрылись за границей, и скорее во Фландрии, нежели в Валлонии. Не считая нескольких перестрелок в районе Бранда и Корнелимюнстера, которые обошлись без жертв, были взяты только пленные, армия в этих краях не особенно рвалась в бой. В самом городе оставалось еще несколько снайперов в штатском, в основном — совсем юные сторонники режима, которых быстро переловили. Несколько следов от пуль в стенах домов на Кляйнкёльнштрассе — вот и весь ущерб, нанесенный городу. Не коснулись нас и временные перебои с электричеством, от которых в первые месяцы страдали жители всей страны, особенно — в столице.
На таком фоне вся эта дикая заброшенная территория представляла собой колоссальный контраст. Иногда совершенно непонятно было, решено ли реставрировать эти здания, или же, наоборот, их завтра снесут. Между руинами царило оживленное движение; у меня начало создаваться впечатление, будто жизнь здесь кипит в основном вне разрушенных стен, на улице. В то же время большинство зданий использовалось. Когда в надвигающихся сумерках загорелись первые огни, я обнаружил кипучую жизнь бюро, предприятий и квартир и вдруг понял, что я останусь. Зандер уговорил меня только наполовину, но все это царство огней в стремительно опускающихся сумерках, естественная уверенность в движениях людей за окнами покорили меня окончательно, и я теперь ничего иного не хотел, кроме как принадлежать к их братству и, как Зандер, говорить «мы», если речь шла об этой территории.