Новый центр
Шрифт:
Я ожидал увидеть кассу, верзилу-охранника, который по лицу и одежде начнет определять, достоин ли я переступить порог клуба. Вместо всего этого мимо бара я беспрепятственно прошел в огромное помещение, погруженное в синий полумрак, — собственно клуб. Вокруг большого, но абсолютно пустого танцпола поднимались ряды сидений наподобие арены. Позади верхнего ряда скамей видны были двери в своего рода ложи, выполненные из стекла и поэтому напоминавшие небольшие теплицы. Сейчас почти все ложи были пусты, и только в одной сидели двое парней, которые явно погружены были в какой-то серьезный и обстоятельный разговор. Зато ярусы, если можно так назвать эти концентрические ряды, были заполнены плотно, в основном молодежью. Юноши и девушки почти не разговаривали друг с другом и уж точно не обнимались, они просто сидели, погруженные в себя, иногда парочками, подчинившись магии музыки.
Когда глаза у меня привыкли к темноте, я без труда разглядел Мариэтту — кстати, как ее фамилия? не Кольберг ли? — по одной простой причине. Почти все, кто сидел на концентрических ярусах, были одеты в серо-зеленые шинели или серо-зеленые куртки времен хунты, у кого-то перешитые, у других — залатанные, у некоторых зеркальца лычек на воротниках были дополнительно украшены, погоны срезаны, места нашивок на рукавах затерты. Разумеется, я знал, что это просто дань моде, не имеющая ничего общего с политическими убеждениями, кроме, разве что, такого: «Мы — то самое поколение. Мы выросли здесь». В конце концов, практически каждый человек с удовольствием вспоминает о своем детстве и своей юности, а те, кто этого удовольствия был лишен, привирают что-нибудь подобающее.
Среди всех этих цитат из только что минувших — навсегда ли? — времен красный джемпер Мариэтты сразу бросался в глаза; жакет она сняла и перебросила через плечо. Она сидела где-то в середине рядов, откинувшись назад, возможно, с закрытыми глазами. От ее уличной торопливости, которую я только что наблюдал, не осталось и следа. Если она и знакома с кем-то из посетителей, то
Я отметил, что мне здесь начинает нравиться. Нравилась музыка, тихая сдержанность посетителей, красота некоторых лиц; мягкая полутьма, совсем не похожая на склеп, нравилась мне тоже. Я уже готов был закрыть глаза, как вдруг заметил, что Мариэтта подала знак двум парням в верхнем ряду. Скудное освещение не позволяло мне точно определить возраст мужчин, возможно, они были несколько старше среднего возраста посетителей в этом клубе, лет под тридцать, но я мог ошибаться. В любом случае оба были высокого роста и крепкого телосложения.
Между ярусами на одинаковом расстоянии были проходы, которые вели к ложам (ну и, разумеется, вниз, к танцполу, который по-прежнему сохранял сиротливую пустоту). Я наблюдал, как Мариэтта прошла вместе с мужчинами к ложе и открыла дверь. Мужчины с ног до головы были в военном обмундировании, вплоть до солдатских сапог. Ложи освещал зеленоватый неоновый свет, который нельзя было выключить или притушить. Я с удовольствием подошел бы к ним поближе, но ни в коем случае не хотел, чтобы Мариэтта меня заметила, поэтому пытался, наблюдая со своего места, понять, что там происходит.
Чего я ждал? Что она начнет раздеваться и совокупляться с обоими мужчинами на глазах у всех? Возможно; сейчас, описывая происходившее, я уверен, что совсем не эта мысль пришла мне тогда первой. Все трое, вопреки моим предположениям, мирно беседовали, причем говорила в основном Мариэтта. Потом я увидел, как она достает из сумочки конверт и вручает его одному из парней. У меня не было никаких сомнений, что в конверте деньги, и действительно, парень вскрыл конверт и, судя по привычным движениям, начал пересчитывать деньги, хотя самих купюр на таком расстоянии я, конечно, разглядеть не мог. Затем он кивнул, спрятал конверт, открыл дверь, и все трое стали спускаться вниз. Мужчины снова уселись на свои места, а Мариэтта прошла до самого танцпола и направилась к выходу. Я выждал минут десять и тоже встал. Парочка, сидевшая передо мной, незадолго до этого спустилась на танцпол, и там они, совсем одни, самозабвенно покачивались под парящие электронные ритмы, которые постепенно ускорялись. Руки девочки утонули в длинных рукавах кителя. Мне почему-то казалось, что зрители на ярусах начнут высмеивать этих молокососов. Ничего подобного; все, как и прежде, сидели, погрузившись в себя, или наблюдали за танцующими.
Снизу я еще раз взглянул наверх и внезапно, при виде этих молодых юношей и девушек в форме, так спокойно и чинно сидевших, мне пришли на зли книги, которые точно так же спокойно и чинно стоят на полках нашей растущей библиотеки. Потом я отправился восвояси, запретив себе спрашивать у девушки за стойкой бара, часто ли та женщина, которая только что ушла — я считал, что она действительно ушла, — часто ли она приходит сюда? Я просто кивнул ей и вышел на улицу, которая уже начинала тонуть в ранних октябрьских сумерках. Я еще раз заглянул за угол. Зеленой машины там не было.
Дома — да-да, у себя домана руинной территории! — я ненадолго зашел к Зандеру в библиотеку и рассказал о разговоре с Кольбергом. О Мариэтте и посещении клуба я поначалу рассказывать не стал, сказал только, что немного прогулялся по городу.
— Вылазка в мир, — констатировал Зандер. — Все время от времени с удовольствием выходят туда на прогулку. Только я остаюсь среди книг. Но сейчас надо срочно поесть. Пошли в «le plaisir du texte»!
Мы отправились в дальний путь к последней руине, сначала через парк мимо кургана, насыпанного поверх бывшего бункера, затем мимо небольших мастерских слева и справа от дороги, мимо фирм «Алиса в Стране чудес» и «NewLineSoftware», мимо агентства Майндера «Консультации по кадрам» и ткацкой фабрики «Валльман и партнеры», мимо «Хозяйки-толстушки» и «Плана Б», мимо «FireSafe & WaterImp» — самой успешной фирмы на всей территории, мимо «Книжной лавки в бункере спецслужб» и «Штаб-квартиры анархистов», пока наконец не добрались до бывшего управления государственной полиции на самом краю территории. Ресторан «le plaisir du texte» представлял собой большое квадратное светлое помещение, голубые скатерти на столах. В этот октябрьский вечер посетителей было не много. Парочка гостей снаружи(то есть не с территории, а «из города») пришли сюда из любопытства, чтобы узнать, что это за новый ресторан, о котором пока мало кто знает, ведь открылся он сравнительно недавно. В двух городских иллюстрированных журналах, а также в какой-то газете и на соответствующих страничках в Сети появились первые отзывы о нем, все — положительные, хотя настоящим хитом он пока не стал. У обитателей территории он считался более дорогим рестораном из двух имеющихся, поэтому его приберегали для особых случаев.
Стекла очков у нас затуманились, когда с промозглого холода мы вошли в помещение. Сквозь облака табачного дыма нам сразу помахал хозяин, и Зандер ответил ему. Потом они пошли навстречу друг другу, встретились, обнялись и долго не отпускали друг друга. Позже, когда мы сели за столик и у нас приняли заказ, я спросил Зандера, кто это.
Документ 5
Приключенческий роман в кратком изложении: Биография Тобиаса Динкгрефе, 49 лет, владельца ресторана «le plaisir du texte»
Родился в 1980 году в Мёнхенгладбахе, родители, работающие в текстильной промышленности, один за другим теряют работу (сначала мать — в 1986 году, затем отец — в 1988-м), переезжают с квартиры на квартиру, затем старшая сестра Хельга выходит замуж и переезжает (1997). Начальная школа — до 1990 года. Классный руководитель Хенкель незадолго до окончания начальной школы изо всех сил пытается убедить родителей отдать Тобиаса в гимназию. Он заметил, что мальчик, выполняя любое задание, проявляет незаурядную фантазию и предлагает собственные решения. При этом держится довольно незаметно, не навязывает свое мнение и не верховодит. Не то чтобы большой оригинал, умеет приспособиться, если надо, к другим, но склонность к уединению и обособлению уже начинает формироваться. Единственный друг — Иоганн; оба занимают в классе свою обособленную нишу. Классный руководитель Хенкель, который был воспитан в убеждении, что ученики — не враги, а находятся на его попечении; однако весь его опыт работы в школе с первого дня неуклонно говорил об обратном. Во всяком случае последние пятнадцать лет работы он расценивал именно так. В Тобиасе он видит исключение и одновременно — счастливый случай, который позволит ему вернуться к идеалам юности и спасти хоть одного человека, ибо небеса возликуют более, узрев одного раскаявшегося грешника, нежели девяносто девять праведников. Возликуют более, узрев того единственного ребенка, который пробил себе дорогу к высшему образованию, несмотря на непреодолимые преграды, нежели девяносто девять детей из благополучных семей, которых родители загнали в гимназию, как овец на пастбище. Классный руководитель Хенкель не питает никаких иллюзий по поводу якобы увеличившейся доступности системы образования. Поэтому он бросает все силы на то, чтобы этот единственный ребенок, которого он распознал, «открыл», — сделал шаг вперед. Но когда ему удается убедить родителей и когда Тобиас действительно попадает в гимназию, он вдруг быстро теряет к нему всякий интерес. Доброе дело изнурило его, оставшиеся силы нужны ему для «нормальных» учеников начальной школы.
В гимназии Тобиас первые четыре года ничем не привлекает к себе внимания. Девиз гимназии — обычный для того времени: «воспитать учеников в духе социальной активности, чтобы они стали успешными, чуткими, здоровыми людьми» и благодаря этому окрепли и «преодолели зависимость от своих воспитателей». Важны также уважение к людям, отзывчивость, терпимость, отказ от насилия: все как всегда.
Тобиас: посредственные успехи по всем предметам, немецкий язык и история — чуть лучше, никаких особенностей в поведении, друзей не много, но все безоговорочно уважают. Пожалуй, идеально отвечает педагогическому представлению о восприимчивости. Некоторые одноклассники из «лучших слоев общества» обращаются с ним с налетом патернализма, приглашают его на весь вечер к себе домой, платят за него во время классных экскурсий.
С 1994-го по 1995 год у Тобиаса начинается переходный возраст и он становится «трудным» подростком, но до исключения из гимназии дело не доходит. Наркотики не употребляет (они в этой школе в соответствии с высоким социальным статусом учеников были очень дороги и Тобиасу не по карману). К угону автомобилей, которым развлекались некоторые соученики (а положение отцов спасало их от исключения), он тоже никакого отношения не имел. Влияние родителей: Тобиас остается порядочным человеком. Тем временем отец устроился водителем в фирму и развозит заказы, мать работает продавщицей в модном салоне (частичная занятость), то есть почти по специальности. «Чья жизнь в стремлениях прошла…» [29]
С 1996 года доктор Крехтинг, преподающий немецкий язык и историю, начинает играть по отношению к Тобиасу ту же роль, которую в начальных классах выполнял учитель Хенкель. Педагог, изучавший в Мюнстере философию, историю и германистику, и только что пришедший преподавать в школу, ощущает одновременно и усталость, и желание себя полнее реализовать, поэтому буквально набрасывается на одаренного ребенка, уже, впрочем, одаренного юношу. Ему хочется не преподавать, а вести диалог. Но не каждый школьник на это способен. На Тобиаса он сразу обращает внимание. Его отношение к мальчику основано на родстве душ: он подозревает (и не ошибается), что Тобиас тоже чувствует одновременно и усталость, и желание реализовать себя полнее. Доктор Крехтинг возрождает еле теплющееся до сих пор АО «Философия» и собирает там вокруг себя десять-двенадцать учеников (у остальных нет времени). Вторник, 17.00, аудитория В 10, из окна открывается вид на дубовую крону. Крехтинг свил себе гнездо. АО для него — это компенсация за то, что ему не удалось закрепиться в университете. А здесь у него свой кружок. «С тех пор как разговор ведем и слышим друг о друге» [30] .
АО «Философия», 1996–1999 (для Тобиаса 1999-й — год сдачи экзамена на аттестат зрелости): Пресократики, «Фрагменты»; Монтень, «Опыты» (выборочно); Кант, «Что такое просвещение?»; Шопенгауэр, «Афоризмы житейской мудрости» (выборочно); Хайдеггер, «Бытие и время, 1/6: Забота как бытие присутствия»; Виттгенштейн, «Философские исследования» (выборочно); Фуко, «Порядок дискурса».
Потом для Тобиаса настал конец, причем в двух смыслах: он успешно сдает выпускной экзамен и покидает школу; его покидает подружка То Ан, с которой он познакомился в философском кружке, в школе ее для удобства называли Анна. Ее родители прибыли в Германию как «люди в лодках» [31] , прямо из Сайгона. То Ан было тогда три месяца. Курсы языка в Бергиш-Гладбахе (район Мойцфельд). В 1984 году они открывают в Мёнхенгладбахе текстильное предприятие, выпускающее модную одежду, сегмент высокой моды, процветают. Ирония судьбы: вскоре после сдачи экзамена и разрыва с Анной мать Тобиаса переходит из крупного модного дома в предприятие родителей Анны, как и раньше, на неполный рабочий день (Анна тем временем уже в Берлине).
В отличие от классного руководителя Хенкеля, доктор Крехтинг и далее заботится о судьбе Тобиаса, когда тот после школы завершает альтернативную службу (Союз рабочих-самаритян в Мёнхенгладбахе) [32] . Побуждает его поступать в университет в Мюнстере, на историю и философию, сокращенный вариант его собственного университетского курса. Родители боятся: как же после этого сложится жизнь мальчика? Но вместе с тем полны уверенности и гордости. Еще никто из родни не сдавал гимназический экзамен на аттестат зрелости.
Тобиас получает стипендию и подрабатывает в ресторане. Опеку над ним берет на себя госпожа профессор Андреа Альвердинг, фактически продолжательница дела Хенкеля и доктора Крехтинга. Тобиас — человек, которого очень хочется просвещать.Его происхождение, которое препятствует всякой возможности получить образование, еще больше усиливает это желание. Лекции и научные исследования госпожи Альвердинг преимущественно посвящены истории философского мыслительного и речевого дискурса. Она третья, кто «познает» Тобиаса, и на этот раз — скажу, дабы избежать недоразумений, опять совсем не в сексуальном смысле (что не исключает педагогического эроса).
Вскоре Тобиас бросает работу в ресторане, потому что становится научным сотрудником. К счастью, Болонский процесс [33] его еще не затронул. У Тобиаса вырабатывается скептический взгляд на попытки докопаться до истины, что порождает у него на некоторое время меланхолический настрой, пока он не наталкивается на мысль Фуко о том, что наши теоретические рассуждения не должны ни определять наши действия, ни тем более парализовывать их.
2006 год — защита диссертации «Событие и единичность у Фуко», позже под названием «Беспорядок вещей» издана в издательстве «Зуркамп». Родители гордятся им, но уже совсем перестают его понимать. Это роднит их с подружками Тобиаса.
2009 — доцент, Свободный университет, Берлин. Так далеко на востоке Тобиас еще не бывал. По истечении шести лет — перспектива стать штатным профессором истории систем мышления. Путч в мае 2016 года эту перспективу поначалу не затрагивает: хунта еще не определила свою политику по отношению к университетам. Комиссар Грош [34] занят пока преимущественно школами. Кроме того, хунта повсеместно подчеркивает, что придерживается «современной», «открытой» и «плюралистичной» ориентации. В том же году умирает отец Тобиаса. Конец года: масштабные «кадровые перестановки» в университетах (в столице они касаются, в частности, библиотекаря Зандера, с которым профессор Динкгрефе дружен), которые осуществляются очень основательно и касаются всех, кто был замешан в «беспорядках» 2012/2013 годов. Увольнения, нередко — аресты. Профессора Динкгрефе не трогают, но он покидает только что завоеванную кафедру (в далеком Мюнстере отстранена от должности госпожа Альвердинг) и возвращается в ресторан, где работает подсобным рабочим. «Живи скрытно» [35] .
Смена мест: сначала Берлин, «Альт-Вильмерсдорфер Штубен», затем Бохум, «Бермуда-Бар»; наконец, переезд за границу: ресторан «Шеллинг» в Амстердаме (2020). Оттуда через три года в качестве повара возвращается в Германию. Подпольная кличка: Герт ван Хеерен, снова работа в Берлине: «Люттер & Вегнер» на Жандарменмаркт. Там ежедневно — самый тесный контакт с высшими функционерами режима.
Годом позже срывается запланированное покушение. Тобиас оказывается в печально знаменитом Блоке Б в правительственном центре, где ведутся допросы и где позже будет располагаться садоводство Ритца. Хунта готовит «честный судебный процесс» и намеревается продемонстрировать его мировой общественности. Однако дело до этого не доходит. Уже в первые дни боев Тобиаса освобождают вместе с другими пятнадцатью заключенными.
Сейчас ему сорок пять. Кафедра ждет его: он — герой сопротивления, подвергался преследованиям со стороны режима, Свободный университет торопится его пригласить. Он отказывается и вновь возвращается к ресторанному делу. Осенью 2027 года хоронит мать. Требует компенсации за тюремное заключение; в августе 2029 года открывает на руинной территории, буквально в нескольких шагах от своей прежней тюрьмы, ресторан «le plaisir du texte».
Никто не будет больше его просвещать, да и он сам никого просвещать не хочет. Больше никакой теории, никаких прокламаций, никаких акций: только вот эти недолговечные блюда, остатки которых летят в мусорный бачок. Он не станет писать поваренную книгу. У него нет никаких мнений. Но если понадобится, он снова окажет сопротивление.
Он живет один, дома слушает музыку. Книги сохранил, иногда заглядывает в них, пытаясь вспомнить, какое значение они для него имели. «Целое есть неистинное» [36] .
29
Нем.«Wer immer strebend sich bem"uht…» (И.-В. Гёте.Фауст, часть II, строка 11 936. Пер. Б. Пастернака.)
30
Из поэмы Фр. Гёльдерлина (1770–1843) «Friedensfeier»: («Праздник мира»).
31
«Люди в лодках» ( англ.boat people) — так называли беженцев, в основном из Вьетнама, которые в конце 1970-х гг. покидали страну, выплывая в море на лодках в надежде быть подобранными кораблями другой страны.
32
«Союз рабочих-самаритян» — название благотворительной организации, традиционно создававшейся рабочими и ремесленниками для экстренной помощи в критических ситуациях; первая такая организация возникла в Германии в 1888 г. Сегодня «Союз…» существует в двадцати странах мира, в том числе — в России.
33
Болонский процесс — процесс сближения и гармонизации систем высшего образования стран Европы с целью создания единого европейского пространства высшего образования. Официальной датой начала процесса принято считать 19 июня 1999 года, когда была подписана Болонская декларация. Решение участвовать в добровольном процессе создания Европейского пространства высшего образования было оформлено в Болонье представителями двадцати девяти стран. На сегодняшний день процесс включает в себя 47 стран-участниц.
34
См. с. 152 и след. Примеч. автора.
35
Греч. — выражение, приписываемое Плутарху.
36
Нем.«Das Ganze ist das Unwahre» — цитата из книги T. Адорно «Негативная диалектика» (1969).
7
Через две недели после прибытия на специально заказанном грузовике гигантской библиотеки Кольберга, которую мы с Зандером разбирали ежедневно по десять часов кряду, чтобы навести хоть какой-то порядок, — пришло известие о том, что прежний ее владелец мертв. Я услышал об этом по радио, Зандер прочитал в газете. Периодическая печать, которую уже считали окончательно погибшей, вновь расцвела. Газеты неожиданно вошли в моду среди молодежи. Когда люди сидели в кафе, в парке, в трамвае или автобусе, уже никто не раскачивался в трансе с наушниками в ушах, все сидели, уткнувшись в газеты, или, по крайней мере, перелистывали их. Как минимум сорок новых газет появилось в стране после падения хунты, некоторые из них были основаны двадцатилетними юнцами. В эти годы денежные потоки перемещались по стране гораздо хаотичнее, чем раньше, и каждый, у кого появлялась хорошая идея или убедительные доводы, мог очень быстро стать успешным предпринимателем. В то время, о котором я рассказываю, у нас на территории тоже появилась ежедневная газета под названием «Неуловимая Территория».