Новый Мир - Золото небесных королей

Демидов Андрей Геннадиевич

– Видно, епископ Кёльнский шлёт в мир тех, что проповедует от души, а не от писаний. Может, тебе было явление? Отвечай, почему ты шёл от моравов, хотя должен был проповедовать им?
– задумчиво сказал Рагдай.

– К вам шёл, остеречь о тревогах, об Ирбисе, Само и франконах, - быстро ответил Руперт.

– Один, через Моравские Ворота, с запасом в обрез, не зная, дошли мы до ворот или, может, повернули обратно ещё у Ног Болтасара? Только оттого, что проникся любовью великой к войску языческому Стовова, земли коего лежат за чертой твоего разума... Так ли это?
– Рагдай внимательно вгляделся в монаха.

Руперт хотел ответить, но впереди послышался условный свист стреблян. Полтески застыли на месте. Дедичи, за ними бурундеи и варяги остановились не сразу, напирая на спины впереди стоящих. Некоторое время сохранялась гнетущая тишина, только пыльный ветер путался в листве, справа журчала невидимая речка, свистали птицы. Подле Стовова возник Оря и поведал, что в полёте стрелы, ниже по тропе, заросли кончаются оврагом. Через него мосток. За мостком клочки несеяной пашни, за ней селение, за селением берёзовый лес. В селении дымы, гомон скотины. Людей не видно, но посреди пашни стоят, мнутся несколько всадников: лошади откормленные, луки, копья, железные шапки.

– Это и есть, видно, Орлица.

Но Руперт замотал головой:

– Орлица правее, это Стрилка.

Стовов с видимым напряжением раздумывал. Семик с Торопом выпячивали вперёд бороды и вызывались с дедичами пойти туда и набрать припасов. Ацур же поддержал Рагдая - возвращаться немедля. Эйнар требовал остановки для раненых. Оря молчал, делая изредка знаки, чтоб все говорили тише.

Стовов медлил, то наматывал на кулак поводья, то бросал их, раздувал ноздри, водил головой, словно хотел увидеть вокруг хоть какой нибудь знак богов, хоть ничтожную примету, не доверяя уже ни словам, ни мыслям, никому. Неожиданно Оря бросился к земле и стал её слушать. Потом одна за другой начали умолкать птицы, лошади задёргали ушами, пыль в воздухе сделалась гуще.

Оря Стреблянин слушал землю, лёжа на шкуре мёртвого волка, но и так уже стал слышен гул, похожий на далёкий, непрерывный гром, на движение льда по великой реке. Оря поднялся. Гул шёл отовсюду, и это было великое множество лошадиных копыт. Стовов очнулся, велел двум полтескам вернуться назад, к источнику, разведать там и тут же возвращаться. Сам же двинулся с остальными вперёд к мостку, туда, где начиналась пашня. Пятеро всадников всё ещё стояли на тропе, почти посреди поля, но ближе к селению, которое состояло из изгородей, десятка низких сараев и нескольких обмазанных глиной домов, крытых свежей дранью. Всадники стояли так, что могли обозревать всю округу. До них было два полёта стрелы. На них были длинные, кожаные балахоны с капюшонами, поверх капюшонов железные шапки из полос, у одного просто обруч, в руках короткие, толстые копья, круглые щиты, обтянутые волчьими шкурами, у двоих же из всего оружия только молоты на длинных рукоятях. Гул и пыль, казалось, не беспокоили их.

– Это язычники, саксы, наверное, - определил Руперт.

Даже когда в зарослях под бурундеями или дедичами ржали кони, саксы не выказывали беспокойства, - видимо, со стороны гор они не ожидали врага. Солнце прошло половину пути после полудня, жара начала спадать, оживилась мошкара, раскрылись колокольчики, над пашней появились стремительные ласточки. Они поднимались к пятнам облаков, падали вниз, делая у самой земли разворот, беспорядочно метались по двое, по трое, кружили хороводом, рассыпались, снова взмывали в поднебесье. У бурундеев легли две лошади и больше не поднялись, несмотря на плети и уколы ножей. Семик сообщил, что мечники ропщут и сговариваются взять селение и припасы, а среди варягов, говорят, мол, князь испугался пяти саксов, и, если б был жив конунг, всё было бы по другому. Стовов хлестанул Семика по щиту плетью и прорычал, что убьёт всякого, кто двинется поперёк его воли или даже просто слезет с седла. После этого роптания продолжились, но шёпотом. Наконец вернулись двое полтесков от источника. Едва удерживая истерзанных удилами и плетьми коней, они сообщили:

– Мимо источника, по дороге на восход, идут конные, налегке, без возов, рысью, текут как река. Разные говором и видом. Мимо них, в другую сторону, идут раненые, ведут пустых лошадей, на возах мертвецы. Гонят полонённых, похожих на аваров: женщин, детей, молодых мужей. Те, что идут на восход, и те, что навстречу, заодно, зубоскалят и знаются. У источника пленные авары копают большую яму, видно могилу. Там ещё люди в балахонах и с крестами, как у монаха...

Лазутчиков выслушали молча, и лишь Эйнар хмыкнул и удивлённо мотнул головой. Князь же оглянулся на хмурого Рагдая, махнул рукой Семику и медленно выехал из зарослей к мостку. Ветер открытого пространства шевельнул длинные русые волосы, выдул лесной сор из складок плаща и конской гривы.

Семик осторожно вслед заметил, что неплохо послать вперёд стреблян. Стовов на это ответил так, чтоб было слышно всем:

– Негоже князю себя и своих щадить, а другими заслоняться. Храни нас Стрибог!
– После этого он надел шлем и въехал на мосток. За ним последовали два десятка дедичей и старшие дружинники князя. Хоругвь не разворачивали, клинки не обнажали. Только шеломы надели, у кого была охота. Дробно простучав по брёвнам мостка, они пустились за князем скорой рысью.

Саксы увидели их, развернули коней навстречу, но не изготовились. Один сакс, с железным обручем на голове, молотом через плечо и длинной чёрной бородой, заплетённой в две косы, крикнул несколько предостерегающих, отрывистых слов и указал в сторону Стрилки. Стовов только хлестнул лошадь, переложил повод в левую руку и вытянул меч. До саксов было менее сотни шагов, когда вслед дедичам из зарослей выступили полтески и бурундеи. Саксы заметно удивились, торопливо съехали с тропы и, удалившись от неё на три десятка шагов, остановились. Чернобородый снова начал что то кричать, но Стовов промчался мимо, даже не повернув головы, только пыльный хвост и горсти камешков посыпались из под лошадиных копыт. Достигнув первой изгороди, князь остановился, вздыбил коня, развернулся и заскрипел зубами. Справа, там, где змеилась серо белая нить небольшой реки, всадники стояли гуще, а когда над чёрными перелесками за рекой расступились облака и часть из них озарилась бликами, стало заметно, что конные отряды движутся и меняют очертания. Полтески и бурундеи миновали саксов, а стребляне и варяги пересекли мост и растянулись по тропе. Рагдай, Ацур с Ладри за спиной, Полукорм с монахом задержались около саксов.

Было видно, как Рагдай, выехав вперед, что то разъясняет всадникам, размахивая рукой. Те слушают, радостно кивая. Затем один из них срывается с места в галоп, несётся по пашне, выворачивая комья сырой земли, пересекает тропу через гущу глазеющих стреблян и удаляется в сторону блистающей реки.

Тем временем дедичи, изготовив оружие, ведомые Семиком, на всём скаку ворвались в Стрилку. Разметав капустные грядки, проломив ветхую изгородь, давя кур и заходящихся в лае собак, начали носиться меж домов и сараев, не находя врага. Вокруг стояли возы с колёсами из досок, загруженные домашним скарбом, запряжённые неказистыми лошадьми. В некоторые возы приноравливались впрячься женщины и несколько увечных мужчин. Они, и другие женщины, и старухи, привязавшие к возам коров и коз при появлении свиреполицых мечников, подняли такой вой и плач, что собаки на некоторое время умолкли. На плач из сараев вышли несколько стариков и юношей. Дедичи на всякий случай посшибали их конями и ожгли плетьми, до кого дотянулась рука, затем разогнали трёх стариков, резавших кур у самого длинного дома, где стоял каменный крест, заботливо украшенный черепами коней и волков и измазанный птичьей кровью. Когда в селение вошли полтески, мечники уже лили в свои разинутые рты сметану, обливая бороды, рвали зубами окорока, давились жирной колбасой, тыкали копьями землю, ища хлебные ямы, ворошили возы. Скоро все поняли, что никакой поживы, кроме еды, здесь не найти. Стовов уже собирал своё воинство, чтоб немедленно выступить дальше и укрыться до темноты в берёзовом лесу. Но подоспевший Рагдай остановил его:

– Можешь дать до утра отдых. Думаю, я уговорил саксов, и у нас есть небольшая передышка.

– Как? Заколдовал?
– оглядываясь на горы, вопросил князь и услышал рассказ Рагдая, как тот смутил простодушных саксов, выдав войско Стовова за союзных королю Дагоберу басков, тайно пришедших и выкравших вчера ночью у Ольмоутца самого Сабяру хана, который сейчас лежит на носилках под шкурами, оттого что он оборотень и колдун. Саксы тут же отправили с радостной вестью гонца в Конницу к Дагоберу и своему королю Баркрамну, который и велел стоять им тут, чтоб упредить идущих по дороге тюрингов и швабов, если вдруг со стороны долины появятся передовые отряды кутургутов.

После этого Рагдай уточнил, что гонец вряд ли доберётся до Конницы к полуночи, а значит, в селении можно оставаться до рассвета.

Стовов согласился и, на ходу выдавливая в рот сырые яйца, которые нёс в шлеме Ломонос, вошёл в дом напротив креста и уселся спиной к потухшему очагу, между полатями. Полумрак осветили факелом из тонких лучин, облитых воском, а Тороп подвёл к Стовову и Рагдаю седобородого старца со слезящимися глазами и ввалившимся ртом. Старец назвался Холлой и долго на славянском языке, шамкая, говорил про то, как начиная с праздника Кастрома всех мужчин забрал в своё войско король Само. Потом, в канун Дадлы, иудейские или сирийские купцы, напав ночью, увели молодых женщин через Моравские Ворота, чтоб продать где нибудь во Фризии, и что люди Само получают от всех купцов золото. А потом два раза приходили авары с кутургутами. Забрали всех сколько нибудь годных коней и велели привезти в Кайов десяток возов примятого сена и десять мер овса, иначе пожгут. Три дня назад пришли саксы, запытали прежнего старосту, убили пришлого проповедника, забрали соль и все железные ножи, что были длиннее ладони, а потом заставили рыть в роще волчьи ямы с кольями на дне и рубить засеку поперёк тропы. Оттого люд решил ночью уходить к Праже. А виноват во всём прежний старейшина, что не увёл в леса всех жителей Стрилки, как только франконец Само стал королём чешей, моравов и склавян.