Новый Мир - Золото небесных королей
Шрифт:
– Послушай, Бирг, теперь попрошу тебя не молчать, а сыграть тихо нашему конунгу ту протяжную мелодию, что он любил слушать больше других твоих наигрышей. Ту, похожую на журчание ручья. Пусть он слышит, что мы рядом, и не отпускаем его в Вальгаллу...
– сказал Эйнар грустному Биргу, и воскликнул, уже обращаясь к греку, - а тебя я лучше бы убил тогда, у Моонзунда! Клянусь Локи! Это из-за твоей хозяйки Ясельды начался тот проклятый бой, когда погиб Вишена! Уйди туда, за лошадей, и ближе не подходи!
Бирг вынул из-за пояса флейту и начал её придирчиво рассматривать. Эйнар опустился на колени рядом с носилками, скинул шкуры с тела конунга на траву.
– Он совсем мёртвый, наш Вишена, а какой он был сильный и красивый конунг, клянусь Гулльвейг!
– сказал мальчик Ладри, садясь рядом с ним.
– Мертвее не бывает, - печально согласился Ацур, - если б я не знал, что Рагдай кудесник, и ещё не время хоронить конунга, я бы с ним расправился за то, что доблестный воин до сих пор не взлетел в Вальхаллу на руках прекраснолицых валькирий.
– Разве это правильно?
– радуясь, что с ним говорят как со взрослым, спросил Ладри.
Лицо его было распухшим, ранее багровый след на шее от аварского аркана теперь был сине-зелёным, вся правая щека была покрыта бурой коркой заживающей кожи, словно родимое пятно. Однако он смотрел вокруг себя бодро, с гордостью носил взятый у убитого авара кривой кинжал и островерхий шлем с восточной насечкой. Из-за кольчужной бармицы шлем был слишком тяжёлым, и её пришлось снять. А слишком большой размер его, мальчик преодолел с помощью своей войлочной шапки.
К ним подошедший Бирг, сел на траву скрестив ноги по-портновски, и начал играть. Еле слышная мелодия флейты возникла где-то далеко, казалось, что за Судетами, а потом быстро приблизилась и оказалась среди воинов, расположившихся на привале.
– Наконец-то после всей суматохи я смогу как следует им заняться, - сказал Рагдай, усаживаясь на траву у тела конунга и раскладывая на тряпице снадобья и инструменты, - а то суета вокруг, шум, гам...
Креп помог ему убрать с тела конунга меч, расшнуровать рубашку на груди и закатать рукава до локтя. Сидящие неподалёку викинги угрюмо смотрели за этими действиями, явно их не одобряя, но сдерживаясь по примеру старших товарищей и из уважения к Эйнару и Ацуру. Рагдай приложил ухо сначала к губам Вишенв, потом к груди, поднял его веки и долго рассматривал неподвижные зрачки. Затем он вынул из торбы глиняный горшочек размером с ладонь. С помощью щепки он разжал немного зубы Вишены, отвёл пальцем в сторону синий, распухший язык, и вылил в рот немного прозрачной, вязкой жидкостью. Затем он сомкнул челюсти конунга, с сожалением наблюдая, как несколько ценных капель скатываются вниз по заросшей щетиной щеке к уху. В воздухе резко запахло серой и дёгтем.
– Всё, кончился мой отвар по рецепту Галена. Если снадобье до ночи не подействует и он не поднимется на ноги, то больше не поднимется никогда, - сказал Рагдай, передавая кувшинчик Крепу, - три дня поить этим отваром, это и так больше чем можно.
– Ты так говоришь, что можно подумать, что
– Берсерки тоже умирают?
– спросил в тон ему Эйнар, - а он и не был берсерком, он никого зубами не грыз и с ним можно было дружить как с нормальным мужчиной.
– Бывают больные, всё равно, что мёртвые, а бывают мёртвые, всё равно, что больные, - произнёс Креп глубокомысленно, - похоже, что что-то держит его среди нас, не знаю, и раньше, когда хозяин колдовал с соняшной и разрыв травой по голядским поверьям, такого человека иногда удавалось спасти.
– Да, природа смерти для нас загадочна, - сказал книжник, - ясно только то, что есть вид смерти, отпускающий человека, и боги, оберегающие его, могут решить, дать смерти сделать своё дело до конца, или остановить и повернуть обратно. Если он к ночи не поднимется, то всё, можно готовить костёр.
– А от чего зависит решение богов?
– спросил благоговейно Ладри.
– Не знаю, - печально ответил Рагдай, - всякий раз, как вливаешь в рот мертвеца живительное зелье, думается, что ты ослаб умом, раз хочешь одолеть неодолимое, а больной мертвее мёртвых, и ни дыхания, ни сердца нет.
– Я слышал, как ты говорил, что в Константинополе есть один учёный еврей, знающий способ оживлять мёртвых с помощью заклинаний, но это очень дорого стоит, и только князьям по карману, - сказал Эйнар.
– Ничего я такого не рассказывал, ты путаешь, - ответил книжник, - вон, спросите у христианина, как при помощи молитвы можно мёртвых оживлять, у них так боги любят делать с собой.
– Вразуми, Господи, заблудшие души грешников!
– услышав, что его упомянули в разговоре, вскричал Пётр по-норманнски, - позволь силой молитвы попрать смерть героя! Словно воскрешение принявшего муки человеческие на себя, Господа, искренняя животворящая молитва способна перевернуть мир мрака на светлую сторону жизни!
– Чего он там лопочет?
– спросил Эйнар оборачиваясь, - он хочет оживить конунга молитвой как своего бога?
– викинг махнул Петру рукой, - эй, иди сюда, не трону тебя!
Смело, как ему казалось, грек Пётр, захваченный воинами князя Стовова при разграблении Новогорода-на-Волхове вместе с княжнами, и чувствующим в себе мученичество в окружении язычников, подошёл к телу конунга.
– Бог Один не обидится из-за этого на Вишену, и на нас всех за то, что тут будут Христос упоминаться?
– спросил у Эйнара с сомнением Бирг, прекращая играть, - всё ли правильно мы делаем?
– Во первых, Иисус Христос сам по себе сильный бог, раз в него вся Византия верит, франки, итальянцы, часть германцев и часть ирландских кельтов, - ответил Эйнар, - а потом, чем больше богов заступятся за Вишену, тем лучше. Смерти-то всё равно, в какого бога верит человек.
– Да?
Монах опустился на колени и стал читать по-гречески молитвы о символе веры, о Богородице и разные псалмы. Несмотря на то, что большинство присутствующих понимали греческий язык, служивший главным языком общения торговцев и византийских наёмников, смысл произносимых с жаром Петром слов стал быстро от них ускользать. Однако неподдельная страсть слов и уверенности, и доброта в глазах монаха, наполненных слезами, внушили викингам некоторое уважение к происходящему. Им начало казаться, что не может такой учёный человек, пишущий историю целой страны - Гардарики, быть пустословом и призывать в помощь не существующего ничтожного божка, если он так расчувствовался и говорит о нём как о реально живом.