Новый мир. Трансформация
Шрифт:
— Итак, Балдассаро Анафесто, вы утверждаете, что служили мятежнику и предателю Доменике Орсеолли исключительно по принуждению. Верно?
— Да, господин председатель Совета Двадцати.
— Тем не менее, вас всё-таки подвергали неоднократному избиению ремнём и хлыстом, связыванию и всяким другим издевательствам?
— Да, господин председатель Совета Двадцати. Вы можете убедиться в правдивости этих слов, взглянув на мою спину.
Да что же я там такое натворила? Да, я помню, что в этот раз била сильнее, чем обычно. Но крови, кажется, не было! А они говорят о повреждениях Балдассаро таким тоном, словно ему ударов пятьдесят кнутом отсчитали.
— Совет ознакомился с вашими повреждениями, Балдассаро, и весьма сожалеет о том, что вам пришлось терпеть такие издевательства. Теперь вернёмся к допросу: вы утверждаете, что издевалась над вами прибывшая с Земли женщина по имени Тривия, ученица Доменике Орсеолли?
— Да, господин председатель Совета Двадцати.
Давным-давно, читая классику, я не всегда могла представить себе состояние «словно земля ушла из-под ног». И только теперь, услышав, как меня предаёт не возлюбленный, нет, но всё же близкий человек, я поняла смысл этого выражения.
Я никогда не питала иллюзий насчёт Балдассаро: он точно также, как и все, снисходительно-брезгливо относился к негуманоидным созданиям и не ценил жизни незнакомых или слабых людей, но… Как он мог так поступить со мной?!
— Тривия, вы подтверждаете слова Балдассаро Анафесто?
Теперь председатель обращался ко мне. Я слышала его слова; видела, как шевелятся его губы; но смысл сказанного не доходил до меня.
— Зачем вы её спрашиваете? Вы посмотрите на её лицо, на нём же всё написано!
Я вцепилась руками в кафедру, надеясь, что ощущение шершавости дерева вернёт мне ясность мышления.
— Суд не может руководствоваться столь эфемерными соображениями. Тривия, отвечайте на заданный вопрос!
— Да, господин председатель Совета Двадцати. Я признаю, что издевалась над Балдассаро Анафесто. Но я также хочу заявить, что делала это исключительно из лучших побуждений, и прошу выслушать меня. И я готова принести извинения Балдассаро Анафесто.
Я бы многое отдала за возможность предоставить судьям видеозапись с твоими «мучениями», ублюдок. И я обязательно отомщу тебе, несчастный пленник бешеной землянки. Но не сейчас — сейчас мне нужно произвести хорошее впечатление, нужно, чтобы меня выслушали. И если ради этого нужно извиниться — я извинюсь.
— Говорите.
— Моё имя С-веттта-лана Раева, да-да, та самая «мягкая, словно шерсть, и твёрдая, словно гора». В своём мире я была…
Спасибо занятиям с Женевьевой и Антонио — разжёвывать сложные земные понятия я умела прекрасно. Простыми словами я рассказывала о том, как пришла на Террину и сразу же оказалась в руках Доменике, как старалась уменьшить потери среди мирного населения. Потом я заговорила о том, какими земными знаниями обладаю, о своих догадках о природе магии и о том, почему она может исчезать. Я умолчала об Огненном Черве и войне с ящерами, но сказала, что есть некоторые предположения насчёт того, как вернуть магию, и я с удовольствием обсужу их с достопочтенным Фредерике Моста. Когда я закончила говорить, в зале стояла поразительная тишина. Казалось, все взгляды обращены на меня.
— Балдассаро Анафесто, как человек, проведший много времени в непосредственной близости от Доменике Орсеолли, можете ли вы подтвердить хотя бы что-то из сказанного? — До этого голос председателя был спокоен и сух, но теперь в нём явно слышалось волнение. Я мысленно поздравила себя с победой.
— Господин председатель Совета Двадцати, мне неизвестно ничего о жизни Тривии на Земле и о тех тайных знаниях, о которых она говорила. Но я ни единого раза не слышал, чтобы её называли С-ветта-лана и как-либо связывали с известным пророчеством Меноккио.
Вот и всё, Света. Не той крови напился ящерский нож.
— Отведите Тривию в башню Правды. Позднее мы допросим её о делах преждевременно скончавшегося Доменике Орсеолли.
Башня правды впечатляла: узкая винтовая лестница, заканчивающаяся высокой овальной дверью; несколько комнат, обставленных с кричащей роскошью; шикарный вид на залив, открывающийся из огромного окна. На столе — стеклянный графин с чистой водой и две деревянных чаши. По земным меркам — практически средний номер в дорогой гостинице.
Поначалу я думала, что весь день буду составлять планы и продумывать дальнейшую стратегию. Но с каждым часом мне всё сильнее хотелось есть и спать, а особого материала для размышлений не появлялось (думать о Балдассаро я себе запретила). Тогда я решила, что дать отдых телу и разуму правильнее, чем мучить себя, десятки раз гоняя по кругу одни и те же мысли.
— Вставай! Тебе пора ответить на несколько вопросов.
Как хорошо, что я спала, не раздеваясь, только сапоги сняла. Коренастый мужчина в белом восточном халате ворчал сквозь зубы, пока я обувалась, но всё же не торопил меня.
— Куда ты ведёшь меня?
Мы шли вниз по той же лестнице, по которой поднимались. Но поворот в зал суда пропустили, как пропустили и ещё несколько поворотов, выходящих в ярко освещённые коридоры.
— В зал Правды. — Сопровождающий, отстающий от меня на одну ступеньку, непонятно хихикнул и добавил. — Ты же любишь говорить правду, землянка?
Я промолчала, а он не стал настаивать на ответе.
Наконец лестница закончилась высокой деревянной дверью. Дверь была закрыта, и я слегка замешкалась, не зная, что делать.
— Заходи давай. И цени милосердие дожа: немногие удостоились чести войти в зал Правды своими ногами.
Я открыла дверь и шагнула в комнату, запрещая себе подробно рассматривать обстановку. Если мои предположения верны, то её интерьер мне не только не понравится, но и заранее ослабит волю. Так что я стояла, опустив голову, и внимательно изучала собственные сапоги.
— Разденьте её и положите на стол. Начнём с воды и верёвки.
Этот голос я точно никогда не забуду. Дож действительно лично пожаловал на допрос.