Новый папа
Шрифт:
Странно, что Ян, наблюдавший эту картину, не почувствовал опасности. Начальник же цеха на водителя вовсе не смотрел. Он думал, как объяснить директору всё произошедшее.
Заревел мотор, и грузовик, резко рванув с места, потащил длинный тёмно-серый тентованный прицеп к ангару.
Кузьмич, отдуваясь, забурчал:
– Ян Иннокентиевич, этого болвана только сегодня мне привели. Карагозин на даче крышу перекрывал, свалился и сломал бедро. Говорят, со смещением. Я попросил ребят подыскать кого-то временно на его место. Вот Васильев и удружил – привёл этого дурака. Брат его жены. Тёща попросила пристроить хоть бы куда. Мне-то он сразу не понравился: молчит всё и зыркает зло. Но люди разные. Я подумал: посмотрю сегодня-завтра
Ян видел, что у Кузьмича в такт речи шевелятся чёрные с сединой усы, но смысл слов почему-то ускользал. Приступ бешенства словно выжег в нём последние эмоции. Внутри была пустота: ни утренней апатии, ни раздражения от беседы с женой, с сыном и с Семёном, ни злости на этого горе-шофёра, вообще ничего. Он ощутил себя пустой оболочкой, набором принадлежностей: кожи, мышц, связок, костей, хрящей и желёз, лишённой чувств и желаний.
В этот момент Кузьмич замолчал и удивлённо перевёл взгляд за плечо Яна. Отёчное, щекастое лицо мужика в одно мгновение посерело. Шумно втянув воздух, он перекошенным ртом глухо и страшно заорал:
– Куда?!
Вопль вывел Яна из оцепенения. Повернув голову, он краем глаза увидел, что на них с Кузьмичом, разгоняясь, надвигается фура. За ветровым стеклом, над дугой руля видно было застывшее маской злое, красное лицо водителя. Под кожей тощей шеи отчётливо проступили жилы. Машина ревела. Хромированная решётка радиатора растягивалась, заполняя весь горизонт.
Первой в голову Яна пришла мысль, что тяжёлый, запыхавшийся Кузьмич увернуться от удара не сможет. Эта мысль породила действие. Быстрым, наработанным в зале движением Ян сильно толкнул усача в грудь, отбросив из опасной зоны. Фиксируя взглядом падающее на спину тело в спецовке, он вспомнил, как неделю назад Кузьмич хвастался рождением внуков-двойняшек, и Ян даже начал формулировать вторую мысль о том, что старый ворчун по-своему счастлив, он умеет радоваться и ему есть для чего жить, а сам он…
Но тут фура подлетела и, шумно выдохнув, боднула Яна горячим стальным носом. Додумать он не успел. Сорвался и полетел, будто в пропасть.
Глава 2, с которой всё началось
В детстве Ян много читал. Ему нравились и приключенческие книги, и фантастика, и детективы, и рассказы о животных. Но особой страстью были книги о путешествиях. Их Ян перечитывал по несколько раз. Среди букашек чёрных букв на пахучих, чуть шершавых страницах он видел причудливый мир амазонского леса, бескрайний простор африканской саванны и зеркальную гладь великого океана.
Лежа ночью в своей кровати, когда сон не шёл, Ян воскрешал в памяти полюбившиеся фрагменты текста, а потом будто сам погружался в сюжет. Сжав винтовку, брёл по пояс в высокой траве или беседовал у костра с туземными проводниками под жутковатый шум ночных джунглей. Белёный потолок с разводами – следами потопа, случившегося у соседей-алкоголиков, заменял полотно киноэкрана. Перед глазами Яна округлые серые линии превращались в русла рек, а потрескавшаяся и отслоившаяся побелка – в горные хребты и отвесные прибрежные скалы.
Он столько сотен часов смотрел воображаемые фильмы на этом воображаемом экране, что, увидев перед собой знакомые контуры, не удивился. Ян знал, что перед смертью человек мысленным взором охватывает все прожитые годы. Многотонный грузовик с прицепом, разумеется, раздавил его, как комара. Но голова, видимо, под колёса не попала, и мозг, искря последними импульсами, даёт ему возможность ещё раз вернуться в самые счастливые минуты.
От воспоминаний о том, как здорово было представлять себя отважным исследователем, охотником, морским волком, чувствовать, что прекрасная, интересная жизнь ждёт впереди, сделалось паршиво. Ян отстранённо, будто оценивая работу старательного, но невезучего сотрудника, размышлял: «Как в детстве много всего было в душе и как мало осталось там теперь. Внешне сплошной успешный успех, а чуть копни – и пустота. И ожидает теперь только могила. И на похоронах никто особенно горевать не станет. Партнёры озаботятся поиском новых поставщиков, родственники – дележом наследства, жена уже ушла, сын отвернулся. Какое уж тут счастье…».
Непрошеная, одинокая капля сползла из уголка правого глаза, прочертила ломаную линию через висок и упала в ушную раковину. Ухо нестерпимо зачесалось. Вынырнув из потока воспоминаний и грустных мыслей, Ян потёр его, потом приложил ладонь и резко отдёрнул, стараясь вычистить слуховой канал. Зуд прекратился, но сами манипуляции показались неуместными и странными. Перед уходом в небытие лучше бы вспомнить первые весёлые бизнес-авантюры с Ренатом, совместные их похождения по женской половине университетского общежития, пару-тройку выигранных у серьёзных противников спаррингов, а он вынужден вантузом работать, слёзы из ушей откачивать.
Умирающий недовольно нахмурился, улёгся ровно и приготовился досмотреть положенные ему по статусу видения. Однако разводы на потолке в свете уличных фонарей серели неподвижно и сменяться новыми картинками не желали. Мысли опять вернулись к правому уху. Ян отчётливо ощущал, что одна ушная раковина увлажнена, а вторая – совершенно сухая. Это наблюдение повлекло странный эффект – защекотало в переносице, сильнее, сильнее, сильнее… Ян сел, громко чихнул, после чего, как всякий воспитанный человек, пожелал себе: «Будь здоров».
Но внезапный чих не только одолел щекотку в носу, но и стряхнул весь философский настрой, направив мысли в практическое русло.
«Стоп, стоп, стоп, – вскинулся Ян, – какое, к чёрту, «будь здоров»? Меня же психованный Степан на «Фредлайнере» в асфальт укатал. Здоров я быть никак не могу. И что я делаю в квартире родителей? Впал в кому, а они забрали к себе, чтобы ухаживать? Понятно, что Марина с чувствительным Арманом со мной возиться не стали. Им не до меня. Но есть же специальные заведения: в Германии, в Швейцарии… На мои деньги можно не только пожизненно там содержать в идеальных условиях с сиделкой топ-моделью, но и весь санаторий выкупить. Кто позволил притащить бесчувственного, искалеченного миллионера в эту комнатёнку? Что с фирмой произошло? Рейдеры захватили? Родителей не допустили к управлению, обанкротили, вывели активы? Семён бы не позволил. Он не мог! Или… мог?».
Тут вспомнился последний разговор с заместителем, его ужасная толстокожесть и равнодушие к личным проблемам директора. Ян скрипнул зубами: «Неужели кинул?! Ну, Сёма, держись. Я тебя, толстун неблагодарный, достану. Ты, наверное, уже в мой кабинет перебрался. Ну что же, там я с тобой и разделаюсь!».
Ян заклокотал горлом, но получилось не грозно, а несколько визгливо, будто из полена выдернули тонкое полотно застрявшей пилки. Он поморщился: «Наверное, пока я в коме лежал, связки ослабли. Теперь придётся заново учиться говорить, а может быть, и ходить». И тут же, словно обухом по голове, ударил страшный вопрос: «А ноги-то у меня есть? Я вообще ходить смогу?». Похолодев и внутренне сжавшись от мрачного предчувствия, Ян резко откинул одеяло. С облегчением улыбнулся. Ноги были на месте. Исхудали, конечно, палки какие-то синюшные, а не ноги. Ни наработанных годами тренировок мускулов, ни загорелой кожи. Да что там, даже волос почти нет. Радость обретения ног поугасла от их заморённого вида. Дальнейший беглый осмотр тела утешения тоже не добавил: руки тонкие, а живот и бока выпирают подкожным жиром. Ян едва сдержал ругательства: «Столько лет каждый день по полтора часа потеть в спортзале, вылепить из себя атлета и в один миг всё потерять». В детстве он был полноват, и об этом периоде остались самые неприятные воспоминания. Только сейчас было не до них. Требовалось срочно разобраться, что произошло. Да и потом, сидя на пятой точке, мышцы не накачаешь.