Новый порядок
Шрифт:
Нармер снова улыбнулся одним уголком рта. В языке людей Страны Кемет ещё не было понятия «штрафной батальон».
Тутепх шёл по очень узкой улочке, где двое прохожих должны были поворачиваться боком, чтобы разойтись. Где-то здесь…
— Скажите, почтенная — обратился он к пожилой женщине, закутанной в толстую холстину — Где тут дом старой Ни?
— Это у которой убили сына? — женщина зябко куталась в свою тряпку. Старая кровь совсем не греет, подумал Тутепх. — Да вон он — женщина кивнула на жижину в конце проулка. — Только она не выходит с тех пор, как не стало её Бубу. И никого не хочет видеть.
Тутепх тяжело вздохнул. Похоже, всё именно так, как он и предполагал. Но тем не менее, идти надо.
— Спасибо тебе, почтенная.
Он обернулся и зашагал к дому, огороженному высоким камышовым забором. Дверь, некогда окрашенная в нарядный красный цвет, полиняла и облупилась от времени, и крыша хижины потемнела от зимних дождей. Пройдёт ещё несколько лет, и крыша прогниёт, начнёт протекать…
Тутепх вдруг поймал себя на мысли, что боится. Когда лежал в засаде, глядя на приближающийся караван и колонну солдат проклятого Нармера, не боялся. А сейчас боится до дрожи. Он тряхнул головой, рассердившись сам на себя. В конце концов…
В ответ на резкий, настойчивый стук в дверь некоторое время было тихо. Затем послышались негромкие, шаркающие шаги.
— Кто? — послышался слабый старческий голос.
— Здесь ли живёт почтенная Ни? — Тутепх спросил как можно более вежливо.
— Живёт? — в голосе послышалось изрядное сомнение. — А впрочем… да, тут.
Послышался скрежет засова, и дверь отворилась. На пороге стояла женщина, закутанная в покрывало, с лицом, будто вырезанным из тёмного дерева — застывшим, без всякого выражения. На голове женщины неопрятным колтуном свалялись седые пряди.
— Могу я войти? — Тутепх слегка поклонился. Сколько ей лет? В Земле Папируса редко кто из женщин доживал до такого возраста, чтобы годы смогли вот так вот выбелить волосы.
Вместо ответа женщина молча посторонилась, пропуская гостя во двор. Молча же прошла в хижину, оставив дверь открытой. Помедлив, Тутепх шагнул следом, в полумрак и какой-то сырой холод жилища. Огня она не разводит, что ли?
Всё так же, без единого слова, женщина указала Тутепху на циновку в углу. Сама села напротив, кутаясь в покрывало.
— Я Тутепх, командир отряда, где был твой сын — сказал Тутепх, как в холодную воду с разбега прыгнул.
— Я узнала тебя, славный Тутепх — ровным мёртвым голосом отозвалась женщина.
— Он хорошо сражался и погиб как герой. Ты можешь гордиться им.
Лёгкая неуловимая гримаса проскользнула по мёртвому деревянному лицу.
— Гордиться… Чем? Тем, что его тело истлеет среди чужих камней? Тем, что не будет он больше спать у очага, или тем, что никогда не произнесёт уже больше свои стихи? Или тем, что у меня никогда не будет внуков? Гордись ты его славной гибелью, вождь. Мне гордиться нечем.
— Зря ты так, почтенная Ни. Не он один погиб в том бою.
— Это ты скажешь другим матерям, славный Тутепх. Я не виню тебя ни в чём, но и добрых слов от меня не жди. Если у тебя всё…
— Мы пришлём тебе ячменя и эммера — Тутепх встал — И дров. Не нужно ли ещё чего?
— Нет, спасибо. У меня всё есть.
— Прости за вопрос, почтенная Ни. Давно ли ты ела последний раз?
На лице женщины отразились лёгкое удивление и некоторое раздумье.
— Ела? Да, ела… Кашу ела, вчера… Или позавчера? Впрочем, я не помню…
— Так нельзя — как можно мягче сказал Тутепх. — Да, твой Бубу погиб. Но мы сражались и победили проклятых солдат проклятого Нармера.
— Кому как, вождь — женщина смотрела перед собой так, будто вглядывалась во что-то, видимое ей одной. Что она там видит? У Тутепха по спине пробежал холодок. — Кому как… Это ты победил, да. Но меня лично победили они. И даже не они, а жизнь. Извини, я устала.
Выйдя за дверь, Тутепх встряхнулся и зашагал прочь по узкой улочке. Оказывается, есть в мире вещи пострашнее солдат Нармера. Глядеть вот в такое лицо, как у этой Ни, например.
— Ах-ха… М-м-м…
Сотис извивалась под настойчивыми руками, подставляя себя под ласки мужа. Однако, надо бы чуть осторожней… Сказать? Ну нет… Не сейчас… Пусть закончит… Не такая она дура…
Потом они отдыхали, слушая звуки ночного дворца — тихое шипение горящего фитиля, слишком сильно выдвинутого из масляного светильника, доносящееся откуда-то стрекотание сверчка… Вдруг где-то далеко завыла гиена, тяжко и тоскливо, ей ответила другая, закончив свой вой злобным визгливым хохотом.
— Спи, моя дорогая — Нармер поцеловал жену, прильнувшую к нему. — Завтра у нас будет трудный день.
Так и сказал: «у нас». Конечно, Сотис вела дом, и слуги уже давно приучились повиноваться её слову, как слову самого Повелителя. Для ленивых и нерасторопных имелись палки.
— У нас каждый день труден, муж мой.
Как всё-таки приятно — все в Земле Пчелы обращаются к этому вот мужчине не иначе как «мой Повелитель». Все, абсолютно все, даже такие люди, как Себхак, на которого иным и глядеть-то боязно. Которого в Нехене боятся даже собаки… И только она, Сотис, может называть этого мужчину просто «муж мой». Ну что, сказать уже?
Сотис решилась. Змейкой скользнула мужу на грудь.
— У меня есть для тебя новость, муж мой.
— Глупая Ири опять заслужила десять палок?
Сотис засмеялась. Как она всё-таки красива, подумал Нармер. Тонкое, точёное лицо, и даже на ночь глаза подведены зелёным малахитом… Красива, как кобра после линьки, всплыло вдруг в мозгу неожиданное сравнение. И откуда только?
— По такому пустяку я не стала бы тебя беспокоить. Эта новость серьёзней. Сам догадаешься, или помочь тебе, о мой Повелитель?