Новый скандал в Богемии
Шрифт:
– Я знаю этот город. Я сумею остаться там незамеченной, если захочу. Я разбираюсь в политической ситуации. Своенравные чехи находятся под пятой у Австрии. – Она сделала паузу и сразу же продолжила убеждать Годфри: – К тому же я знаю короля. У меня отлично получится разобраться, что за беспорядки затеваются в стране.
– А у него отлично получится схватить тебя, как он всегда мечтал.
– Годфри, ты что… ревнуешь?
– Нет, я лишь беспокоюсь, и не понимаю, почему не беспокоишься ты. Но… может быть, мне стоит ревновать, Ирен? Такое беспечное желание вернуться в Богемию! Это не похоже на тебя.
Моя подруга положила тяжелую шкатулку на диван рядом с собой и встала:
– Мое желание имеет смысл, Годфри. Тебе только нужно прислушаться к своей безупречной логике, а не к туманным предчувствиям. Здесь, во Франции, мы все остались без дела, которое было бы нам по душе. Нам тут не место. Пока еще есть деньги от продажи бриллиантов Марии-Антуанетты, голод нам не грозит. Но ведь у нас нет работы. Ты говорил, что приближаться к Лондону рискованно для меня из-за Шерлока Холмса. Теперь ты утверждаешь, что мне нельзя ехать в Прагу из-за короля Богемии. Я не могу выступать, я не могу путешествовать. Так что же мне разрешено? Ходить в церковь? Как же мне удастся заработать денег, если мы все прикованы к Парижу? Это очень красивый и изысканный город, но никаких волнений здесь не происходит.
– Я думала, тебе хватило волнений в Лондоне, когда пропал Стенхоуп, – скептически возразила я.
Ирен побледнела. Помню, как я сама содрогнулась, когда Годфри рассказал о том, какая ужасная судьба постигла Квентина. Но ведь сегодня вечером барон намекнул… а прошлым летом мне пришла эта странная коробка с медалью Квентина.
Ирен упрямо сжала кулаки.
– Ты не видишь тех возможностей в предложении барона, которые вижу я, – произнесла она тихим низким голосом.
– О, нет, я их вижу. И я не меньше тебя хочу заполучить выгодную и интересную работу. Но почему именно в Праге, Ирен?
– Потому что эта работа там! Потому что именно туда попросил нас поехать барон. Немногие хотя бы слышали про легенду о Големе. А я знаю о нем массу интересного. Я даже предлагала Дворжаку написать на этот сюжет оперу. К тому же… у меня есть в Праге незаконченные дела.
– Этого я и боялся, – мрачно сказал Годфри.
Ирен подняла голову. Ее глаза взволнованно блестели.
– Эти дела не касаются короля! – горячо воскликнула моя подруга. – Они связаны с другими вещами! Этот город стал мне родным. Я узнала и полюбила Прагу и ее жителей.
– Когда-то ты думала, что станешь там королевой, – тихо произнес Годфри. – И положение обязывает вас спасти страну, ваше королевское величество?
Его злой тон напомнил мне о тех унижениях, через которые пришлось пройти Ирен в последние дни в Праге. Ее раздавленная гордость и гнев, который она так долго сдерживала внутри, вырвались наружу. Только сейчас перед ней стоял Годфри, а не Вильгельм фон Ормштейн.
– Нет, – сказала она решительно, и на ее щеках проступил румянец. – Но когда я бежала из Праги, я полагала, что спасаюсь и от мужчины, который лишает меня свободы. – Теперь ее лицо пылало. – И я никогда не думала, что другой мужчина поступит со мной точно так же.
Она повернулась, зашелестев платьем, и бросилась прочь из комнаты, как темно-синее грозовое облако. Годфри поспешил за ней.
– Ирен! Свобода тут совершенно ни при чем! – кричал он вслед ее затихающим шагам. Где-то наверху хлопнула дверь, словно поставив точку в этом разговоре.
Было слышно, как Годфри начал подниматься по лестнице и почти сразу остановился. Воцарилась полная тишина. Потом снова раздались его шаги. Он спускался обратно. Заскрипели половицы в гостиной. Я увидела, как его темная фигура промелькнула в плохо освещенном холле, и услышала, как хлопнула входная дверь.
Я сидела тихо, как Казанова в накрытой клетке. Пальцы помимо воли вцепились в Библию. Видимо, мне инстинктивно хотелось найти что-то стабильное и надежное, потому что в доме вдруг воцарились хаос и отчуждение. Часы пробили половину четвертого. Я все еще сидела в гостиной.
Спустя какое-то время я услышала, как открылась и закрылась входная дверь, и виновато вскочила с дивана, как будто что-то натворила. Передо мной появился Годфри. Он стоял с опущенной головой, сунув руки в карманы брюк, и смотрел на меня исподлобья.
– Боюсь, мы поставили тебя в неловкое положение, Нелл, – сказал он.
Я сама не понимала, расстраиваться мне или радоваться тому, что он наконец вспомнил обо мне.
– Я видела эмоциональные всплески Ирен и раньше, – поспешила я успокоить его.
– Но ты не видела моих. – Он медленно вошел в гостиную. – Она была когда-либо до этого так импульсивна?
– Случалось. Но на моей памяти она раньше не была такой несдержанной. Думаю, всему виной сцена: это в театре она приучилась временами переигрывать. Уверена, Ирен вовсе не так расстроена, как кажется.
Он подошел к лестнице и посмотрел наверх. Я видела его тонкий профиль. Хоть свет был тусклый, я заметила по лицу Годфри, что он очень напряжен.
Он быстро поднялся вверх по лестнице, и его шаги стучали, как сердце загнанной лошади. У меня тоже сердце колотилось в груди. Внезапно шаги Годфри смолкли, и я осталась в полнейшей тишине. Кроме шума в ушах, до меня не доносилось ни звука.
«Не будь такой трусихой! – попыталась я мысленно успокоить себя. – Это обычная размолвка». Однако никогда раньше я не видела, чтобы Ирен и Годфри серьезно ссорились. И мысль об этом смущала и пугала меня.
Не в силах больше выносить полную тишину, я прокралась в холл. Годфри сидел на деревянных ступенях, положив руки на колени. Лампа отбрасывала на его лицо дьявольские тени. Я подошла к лестнице, и он посмотрел на меня.
– Почему ты здесь сидишь? – спросила я. – Тут неудобно, и ступеньки ночью становятся очень холодными.
– Если я поднимусь наверх, то обязательно узнаю, заперла ли она дверь в спальню.
– Ну и пусть. И что с того, если заперла?
Он сжал губы:
– Лучше мне этого не видеть. Так что я пока побуду здесь немного. – Несмотря на скудное освещение, я заметила, что черты его лица смягчились. – Иди спать, Нелл. Уже поздно. И не стоит переживать из-за наших глупостей.