Новый скандал в Богемии
Шрифт:
Знакомство… Это слово, как мне подумалось, уже более не описывало моих отношений с Квентином, хотя я и не могла настолько открыться Аллегре, как бы она меня ни называла.
Девушка схватила меня за руки, как бы желая согреть свои: пальцы у нее были совсем ледяные.
– Цыганка сказала крайне странные вещи про Квентина – что он жив и одновременно нет. У меня даже мелькнула мысль, что она перепутала его с Големом! Она говорила про отверженного и заключенного в темницу человека, который – простите, Нелл, я понимаю, что вы принимаете эти слова всерьез, – который «восстанет из небытия». И еще гадалка что-то бормотала про темные заговоры и могильные плиты.
– Что за многозначительная бессмыслица! Ты бы и сама это поняла, Аллегра, если бы тебя обошла стороной «пражская лихорадка». Этот древний город с его средневековыми кварталами и каббалистической историей, а также нынешней политикой, скрывающей реальность под завесой интриг и заговоров, влияет на людей самым нездоровым образом. Напротив, мне сегодня довелось увидеть зрелище, подлинно леденящее кровь, и для этого не потребовалось ходить дальше отеля «Белград».
– Какое же?
– Ты еще молода и вряд ли поймешь.
– Мисс Хаксли, дорогая Нелл! Я рассказала вам все без утайки. Вам остается ответить мне тем же.
– Думаю, я и сама еще толком не поняла, что именно произошло.
– Тогда вы должны рассказать, как все было. – И Аллегра похлопала по перине, которая просела на шесть дюймов под ее ладонью.
Я с сомнением посмотрела на кровать. Сидеть на пуховой перине невозможно: сразу проваливаешься и выглядишь, как тонущий гусь.
– Садитесь поближе, – настаивала Аллегра, – вы же не хотите, чтобы нас подслушали.
– Здесь? В моей комнате?
Девушка многозначительно склонилась в мою сторону:
– У стен бывают уши.
– Сомневаюсь.
Однако я внимательно осмотрела обои с пестрым орнаментом в австрийском стиле: не спряталось ли среди многочисленных завитушек потайное отверстие?
– Прыгайте ко мне, – снова пригласила Аллегра.
– Я не «прыгаю».
– Тогда перелетайте сюда, как грациозная лань, дорогая Нелл, и расскажите мне обо всех ваших тайных тревогах. Клянусь, ни слова из того, что я от вас услышу, не покинет моих уст.
Я покорилась и тут же стала счастливой обладательницей очередной растерзанной виноградины, которую, несмотря на мои протесты, вручила мне Аллегра.
– Рассказывайте, – настаивала милая девочка, и, должна признать, искушение было сильным.
– Видишь ли, – начала я, – кажется, архизлодейка Татьяна воспылала неподобающим интересом к нашему другу Годфри.
– Но в таком интересе нет ничего неподобающего, – стала утешать меня Аллегра. – Я удивлена, что вы сами его избежали.
– Я работала машинисткой у Годфри в коллегии адвокатов, – сказала я. – Такой интерес с моей стороны был бы совершенно неуместен.
– Зато было бы что вспомнить, Нелл. Неужели вы ни разу в жизни не поддались неподобающему влечению?
– Один раз, – призналась я, принимая очередную скользкую виноградину и отправляя ее в рот.
– К кому? – с восторгом спросила она.
Я знала, чего она ждет, хитрая лиса, и была готова к такому вопросу.
– К сельскому священнику по имени Джаспер, – ответила я. И стала рассказывать, главу за главой, историю несчастного викария Хиггенботтома.
Вскоре Аллегру начало клонить в сон, и она попросилась в свой номер, не важно даже, была там Ирен или нет, а я осталась размышлять о ключевых подробностях, которые удалось вытянуть из девочки за два часа с помощью пары имен и нескольких виноградин. Казанова гордился бы таким успехом.
Глава двадцать четвертая
Менуэт в соль мажоре [27]
Следующий разговор состоялся у меня с самой Ирен. Аллегра попросила ее прийти в мой номер, потому что я сделала вид, будто воспоминания о злополучном Джаспере Хиггенботтоме привели меня в состояние душевного расстройства.
К тому моменту, как Ирен появилась у меня, я оправилась от воспоминаний, но решила представить дело так, будто причина моего беспокойства – рассказ Аллегры о Квентине Стенхоупе. Драматическая сторона Ирен всегда наилучшим образом раскрывалась в экстремальных случаях – будь то романтические бури или подлинно смертельные опасности.
27
В буквенном обозначении тональностей соль мажору соответствует латинская «G».
– Нелл! Что случилось? – потребовала она ответа, едва появившись в дверях. – Аллегра сказала, что ты сама не своя.
– Так и есть. Я поражена, что ты привела невинную Аллегру и ничего не подозревающую королеву к этой ужасной цыганке, которую мы посещали во время нашего прошлого пребывания в Праге.
– А почему нет? Тебя-то я тоже туда водила.
– Это не объяснение. Мне больно слышать, что гадалка предсказала великую опасность для дорогих моему сердцу людей. Как безответственно с твоей стороны было отправиться туда без меня!
Ирен улыбнулась, подобрала платье и уселась на единственный в комнате стул. Если бы она извлекла сигарету, у меня наверняка вырвался бы вопль отчаяния, но, к счастью, она оставила курительные принадлежности у себя в номере.
– Похоже, тебе хочется поподробнее узнать, что говорилось в пророчестве о Квентине? – предположила она.
– Я была бы рада.
– Ты будешь не просто рада, ты будешь заинтригована.
– Ирен, я надеюсь, ты не веришь всерьез тому, что городит эта старуха со скрюченными пальцами посреди антуража из сушеных корней, магических порошков и лампы-черепа?
– Ну… в прошлый раз она замечательно угадала мое романтическое будущее. Кто бы подумал тогда о Годфри? Даже тебе такое не пришло бы в голову.
– Верно, но мало ли на свете имен, начинающихся на «Г»?
– Назови хотя бы три.
– Грегори. Годвин.
– Годвин может быть и фамилией.
– Грегори, Гэвин… Гэйбриел!
– Гэйбриел, конечно, ангельское имя, но редкое.
– И все же…
– Еще меньше имен начинается на «К».
– Согласна, – ответила я, и у меня в горле внезапно пересохло.