Новый век начался с понедельника
Шрифт:
Из этого Платон сделал вывод, что тот не только недалёк, как, возможно, и его новая жена, если только она не скрывала истинные свои чувства, но и вдобавок выдал это стихотворение за своё.
Как будто трудно было сказать, что его написал другой, но по моей, мол, просьбе. Придётся сделать на будущее соответствующий вывод, – решил про себя Платон.
Ивану Гавриловичу Гудину были также в корне чужды, просто органически им не воспринимаемы, и законы формальной логики.
Гудину, как всем Иванам, было
А свои кровные интересы защищал твёрдо и упрямо.
Его способностью находить хороших женщин и примазываться к ним не раз удивляла и даже возмущала справедливую Марфу Ивановну Мышкину, считавшую Гудина примаком:
– «Гаврилыч, как пиявка ко всем присасывается!».
– «А он вообще, Альфонс! Мсье Доде!» – витиевато и непонятно вторил ей Платон.
С годами и так поверхностные знания Ивана стали постепенно выветриваться, покидая его голову и оседая в головке.
Даже его былые школьные познания, например, в географии и физике, со временем трансформировались в тривиальное «Ветер дует потому, что деревья качаются!».
Как после оргазма во время секса с нелюбимой женщиной у мужчины происходит смена полярности в психике с «+» на «-», так и у Ивана Гавриловича Гудина происходила смена мнений в зависимости от мнения начальства и авторитетов.
Наступила очередная весна расцвета всего и вся.
– «Я смотрю, даже Гаврилыч, – наш доцент хренов, – и то, как-то помолодел!?» – удивлённо сообщила Марфа Платону.
– «Ну, что ты хочешь? Весна! Всё расцветает! Помнишь, как в песне из старого фильма: и даже пень в весенний день… доцентом тоже стать мечтает!».
– «И вправду, что пень!» – засмеялась довольная Марфа Ивановна.
Иван Гаврилович Гудин панически боялся Московского метро. По-видимому, он в какой-то степени страдал клаустрофобией. Особенно это проявилось после известных взрывов. Он бы с удовольствием не пользовался бы им. Но без метро в Москве было просто не обойтись.
И надо же такому случиться? Как это часто бывает: кто очень чего-то боится, тот и попадает в критические ситуации, с тем как раз и случаются различные печальные и комичные истории.
25 мая 2005 года совершенно неожиданно для всех произошла сенсационная, небывалая авария в энергосистеме, обеспечивающей Центральный, Южный и Юго-Восточный административные округа Москвы, южные районы Московской области, а также Тульскую и Калужскую области.
На длительное время суток многие районы остались без электроэнергии.
Не работало метро, не ходили трамваи, троллейбусы
Отказали и различные другие электронные системы и сети Москвы и области. Из-за сбоя в непрерывных технологических процессах многие предприятия понесли огромные убытки.
Большие массы людей долгое время метались в неведении, пытаясь добраться на работу или до дома. Кое-где людям становилось плохо.
Однако уже устойчивое к современным катаклизмам население Москвы не поддалось панике. В городе, в общем-то, было весьма спокойно.
Особенно неприятно чувствовали себя пассажиры поездов метрополитена, застрявших в тоннелях.
В их число попал и бедный Гудин.
В течение почти часа их поезд, шедший в северном направлении, стоял в совершенно тёмном тоннеле на перегоне «Коломенская» – «Автозаводская», без какой-либо информации для пассажиров.
Наконец машинисты объявили о случившемся в Москве, вообще, и в метро, в частности, и началась стихийная эвакуация.
Люди сначала пошли на север, к брезжившему вдали просвету. Но вооружённая охрана не пропустила их на опасный мост, совершенно необорудованный для прохода пешеходов.
Пришлось повернуть обратно на юг, благо до «Коломенской» было каких-нибудь четыреста метров.
При эвакуации пассажирам пришлось спрыгивать из аварийно открытых дверей вагонов непосредственно на шпалы, с высоты несколько больше метра.
Пожилые люди совершенно не могли этого сделать, потому остались сидеть на опустевших скамьях вагонов.
Сильно испугавшемуся Гудину очень хотелось жить, и он весьма резво покинул вагон в числе самых первых пассажиров.
Присев на пол у открытой двери сначала на корточки, потом, не боясь испачкать свои белые брюки, на ягодицы, почувствовав при этом неприятную влагу в промежности, свесил свои уже сильно дрожавшие ноги, с трудом отжался на почти непослушных руках, неуклюже, вразнобой, не то спрыгнул, не то сполз, в темноту на шпалы, слегка потянув при этом голеностопный сустав левой ноги.
Обречённо вздохнув, чуть прихрамывая, поковылял по шпалам сначала, как и все, к казавшемуся спасительным просвету, потом, как баран в стаде, поплёлся со всеми в противоположном направлении.
Наконец он достиг спасительной платформы, практически находящейся в полной темноте, станции «Коломенская».
С облегчением перевёл дух, хотя при этом пульс был почти бешенный.
Затем он вышел на свежий воздух и нервно, с какой-то неведомой ранее жадностью, закурил, с досадой разглядывая, испачканные мазутом и ещё какой-то дрянью, брюки и рубашку.