Новый век начался с понедельника
Шрифт:
На что Платон, не будучи таким фанфароном и догматиком, как Гудин, смело возражал ему:
– «Так по твоему получается, что люди говорят только на волнующие их темы? Это далеко не так! Даже наоборот! Любому человеку свойственно скрывать свои проблемы от окружающих, тем более сексуальные. А у кого их нет? Чего ж им тогда стесняться и бояться, и неуместно, как ты, прикрываться пословицами и поговорками?!».
Такие аргументы Гудину крыть было нечем.
– «А вообще, следуя
То Гудин гордился, а иногда и просто имитировал свою способность к ухарской выпивке, после чего долго и мучительно приходил в себя.
То хвалился своими связями с сильными мира сего, намекая при этом, что многие из высокопоставленных, но жалких, их жоп неоднократно проходили через его очень умелые ручки.
– «Наверно Гудин, как агент влияния, испортил не одну высокопоставленную жопу?!» – поделился Платон с Марфой опасением о здоровье некоторых представителей руководства страны.
А на предложения проктолога самому Платону проверить теорию на практике, тот ответил садисту Гудину:
– «Хоть с твоим пальцем и знакомы жопы многих высокопоставленных людей, но я бы, всё-таки, поостерёгся, и не дал бы тебе осквернять свой анус!».
– «А то потом три дня срать не наладишься!» – подбила итог Марфа.
Однако Иван Гаврилович забывал при этом, что последние годы работал порученцем, а фактически служил «шестёркой», к тому времени уже у одного из известных академиков РАМН, якобы его друга, Апалькова А.И.
Сначала Иван Гаврилович был аспирантом у кандидата наук, будущего академика. Затем длительная совместная работа постепенно сблизила не только их самих, но и их семьи.
К тому времени у Ивана Гавриловича родился третий сын – Иван.
Жена Гудина, Валентина, часто вертела хвостом перед видными мужчинами, в том числе и перед Александром Ивановичем Апальковым. Тот тоже выказывал ей знаки внимания.
В конце концов, Гаврилыч бросил свою жену, ставшую ему явно не по зубам, а проще говоря, ни по внешности, ни по зарплате, ни по статусу.
Потом жизненные пути коллег несколько разошлись. Александр Иванович резко пошёл в гору, сразу заметно дистанцируясь от своего, далеко не лучшего ученика.
Гудин же остался прозябать на вторичных должностях в институте. Но увиденные в Иване Гавриловиче подходящие черты характера – чинопочитание, преданность и заискивание, нечистоплотность и лицемерие, и другие, наряду с постоянной моральной зависимостью от шефа – заставили академика держать несостоявшегося доцента на коротком поводке, иногда используя его как порученца по щепетильным вопросам, коих с каждым годом становилось всё больше и больше.
И так длилось почти двадцать лет.
Именно А.И.Апальков
У Ивана Гавриловича Гудина была и психология «шестёрки», выработавшаяся за многие годы работы на академика.
Поэтому Платон как-то посоветовал коллеге:
– «Ванёк! Тебе пора отвыкать шестерить. Здесь это не нужно!».
На что Гудин возразил, доказывая свою ценность и нужность начальству, начав, было, хвалебную про себя поговорку:
– «Мал золотник…».
Но, на этот раз, перебивший его Платон, расставил все точки над «и»:
– «Да ещё и глупый вдобавок!».
То Гудин рассказывал всем, что запрещает своему единственному внуку Арсению, от старшего сына Олега, называть его дедушкой, а только Ваней, из-за чего коллеги по работе прозвали его ещё и «Наш старый, или пожилой, мальчик».
А их начальница, Надежда, как-то за глаза сказала про Гудина, что он ещё просто не знает, что он уже старый.
То он имитировал кипучую трудовую деятельность, пытаясь доказать свою полезность коллективу.
То пытался всегда угодить своему непосредственному начальству, но, совершенно игнорируя тех, кто, по его мнению, стоит ниже на иерархической и социальной лестнице.
При этом совершено забывая, или не зная, что ещё существуют морально-этические, культурные, в том числе в смысле общения, эмоциональные, интеллектуальные, и какие угодно лестницы, на которых люди могут располагаться в совершенно другой последовательности и очерёдности, из-за чего их ценность для страны, общества, коллектива, семьи может быть совершенно иной, нежели сначала кажется, от чего и самым авторитетным человеком в коллективе не всегда бывает начальник.
Не тупой, а даже весьма живой ум Гудина всегда работал только на него самого, а не на окружающих его людей, в том числе и самых близких.
Но в нём, всё-таки, было весьма развито чувство собственного достоинства, и он, в зависимости от обстановки, от общественного положения в его сознании оппонента, в той, или иной мере, не давал тому спуску. Но особенно это касалось часто ему перечившего Платона.
Ивану Гавриловичу Гудину нельзя было отказать и в проницательности:
– «Я знаю, Вы все меня тут ненавидите!».
На что жалостливый Платон тут же возразил:
– «Иван! Мне кажется, насчёт «ненавидите» – слишком громко сказано! Тут другое. Вот моя жена Ксения говорит, что я боюсь свою бывшую жену Элеонору. А я ей тогда объясняю:
Ну, вот, например, идёшь ты по тропинке, а на ней лежит куча говна. Ты, что, её боишься?!
Так и здесь! А ты говоришь, ненавидите!».
Иван Гаврилович очень часто вёл себя, как ребёнок.