Новый век начался с понедельника
Шрифт:
– «Вань! Тебе полить водички, или лучше масла подсолнечного, чтоб их от жопы отодрать?!».
Этот случай стал для Ивана поучительным, и он на время прекратил свои медицинские опыты и изыскания, вплоть до окончания института, кроме одного сексуального соревнования, происшедшего несколько позже и позволившее ему взять моральный реванш у своих сокурсников.
Иван устроил соревнование на крепость восставшего пениса.
Он первым начал турнир, водрузив чайник на своё искусственно возбуждённое естество. Причём хитрец водрузил его ручку на основание члена, что позволило чайнику
Никто не обратил на это внимание и Ванька до конца турнира оставался единоличным лидером.
Другие недоумки вешали этот критерий истины на середину корня из-за чего тот, естественно, не выдерживал, и чайник соскальзывал вниз, иногда с грохотом.
Освободившиеся от этого неимоверного груза их молодые корни, сохраняя свою гордость и постоянное стремление к Солнцу, к познанию малоизведанного, быстро восстанавливали своё изначальное положение, укоризненно кивая головками своим незадачливым хозяевам.
Так Иван легко и непринуждённо заработал среди сокурсников славу «несгибаемого члена».
Мать Ивана в этот период хорошо зарабатывала, будучи Главным экономистом и плановиком по сельскому хозяйству в одном из Совнархозов, затем Главным бухгалтером в Министерстве сельского хозяйства РСФСР.
Поэтому её семья ни в чём не нуждалась.
Иван вспоминал, как его друг юности Генка, из-за потерянных, от в руках взорвавшейся гранаты, пальцев, прозванный «беспалым», позже, уже в зрелом возрасте, признался, что дружил с ним, потому, что в их семье всегда был белый хлеб, которым Анна Петровна периодически и бескорыстно почивала друга сына.
После института Иван получил распределение в Ташкент, который с помощью всего Союза оправлялся после разрушительного землетрясения 26 апреля 1966 года. По прибытии в столицу солнечного Узбекистана молодой специалист окунулся в почти в 50-и градусную жару.
Иван пешком пошёл искать Минздрав республики. По дороге, с непривычки, от жары и духоты упал в обморок.
Очнулся от капель холодной воды, падающих прямо на лицо.
Увидел склонившегося над собой старого, бородатого, почти чернолицего аксакала в пропитанной потом, потерявшей цвет и форму, тёмно-грязной тюбетейке.
Старик, присев на корточки, от чего полы его засаленного грязно полосатого халата полностью закрыли собой его ноги, окунал свой посох в арык и осторожно стряхивал капельки ещё ледяной воды на лицо Гудина.
Когда тот открыл глаза, старый добрый узбек с улыбкой спросил:
– «Ну, что, урус, очнулся?!».
Помогая ему подняться, он нахлобучил на ещё ошалевшего юношу свою, только что смоченную в ледяной воде арыка, тюбетейку.
Иван весьма учтиво, хотя ещё с кислым выражением лица, поблагодарил того, возвращая доброму старцу его, уже выжатый, бесценный реквизит.
Позже Иван вспоминал этот случай в контрасте с другим.
Со временем, привыкнув к местной жаре, климату, обычаям, он, к своему немалому удивлению, неожиданно и даже очень сильно простудился.
На работе Иван часто и длительное время пользовался кондиционером, наслаждаясь потоком упруго прохладного воздуха.
В результате этого заработал себе острый нефрит.
По приезде в столицу Узбекистана, Гудин получил назначение Минздрава в Кожно-венерологический институт заведующим отделом по борьбе с проституцией, вернее её последствиями.
В те, послевоенные годы, будучи городом «хлебным», приютившим беженцев из западноевропейских земель СССР, Ташкент являл собой интернациональную Мекку, вобравшую в себя обычаи, нравы и быт различных народов нашей многонациональной огромной страны, в том числе и негативные, т. е. в настоящую клоаку.
Работа Ивана Гавриловича, в основном, сводилась к анализу крови и мазков на сифилис (реакция Вассермана) и прочие венерические болезни.
Однако непреодолимая страсть к биологическим исследованиям бесследно не прошла. Ещё в последние студенческие годы и в первые годы самостоятельной работы он с большим интересом исследовал размеры вагин и клиторов своих любовниц и пациенток. Больше всех его удивила некая Мария. Иван Гаврилович как-то взахлёб начал рассказывать Платону Петровичу об этом случае, но тот с плохо скрываемой брезгливостью быстро и решительно прервал его, дав тому лишь рассказать о случае, когда одна из его любовниц, войдя в экстаз, вдруг начала лизать, царапать и кусать его, при этом, ползая по его телу, изощрённо извиваясь на нём. Иван сознался, что тогда он не на шутку испугался и быстро слинял от своей сладострастной пантеры. Серологией в Ташкентском институте Гудин прозанимался 3 года, когда его перевели заведующим отделом иммунологии в Институт охраны материнства и младенчества, ставшим впоследствии Институтом педиатрии.
В то время, в борьбе за рекордные урожаи хлопка, его листья травили, посыпая их пестицидами для полного уничтожения, что обеспечивало удобство сбора урожая хлопкоуборочными комбайнами.
Поэтому вода в арыках была причиной гепатита у большей части населения Узбекистана. А различные заболевания печени теперь стали обычным явлением у жителей столицы этой Среднеазиатской республики.
В первый же год работы в Ташкенте заметного Ивана оженили на татарке Ларисе – третьей дочке полковника КГБ Зарипова из охраны Первого секретаря ЦК компартии Узбекистана Ш.Р.Рашидова. Местный крупный начальника дал и за младшую дочку большой калым. На следующий год родился первенец – Олег. Через десять лет, в 1977-ом году, – Павел.
Но Ивану были совершенно не по нутру местный быт, традиции, нравы и обычаи. Да и в таком климате он не собирался жить вечно.
Так, что ему постепенно надоела его семейная, однообразно сытая, беспечная и обеспеченная жизнь, и наш пострел стал мечтать возвратиться в Москву.
И было бы счастье, да несчастье помогло.
В 1979 году очередной любовницей 37-летнего ответственного медицинского работника Ивана Гавриловича Гудина стала красивая, молодая узбечка Гуля – дочь генерала, заместителя начальника МВД республики.
Лишившись на работе девственности от высокопоставленного русского, которых в Узбекистане в то время особо почитали, та с гордостью поделилась радостью с подружками.
Вскоре слух дошёл и до отца, который рассвирепев, пообещал убить негодяя.
С ещё большей скоростью слух о решительных намерениях генерала долетел обратно до Гудина, и тот, не на шутку испугавшись варваров-азиатов, в течение суток, бросив жену и сыновей, сбежал обратно домой, в Москву, под защиту материнского крыла. И тайно помог ему в этом, по просьбе тестя, сам Шараф Рашидович.