Новый век начался с понедельника
Шрифт:
По насупившемуся лицу коллеги, Платон понял, что обидел внезапно замолчавшего старца. Ну и хорошо! Ему давно надоели Гудинские умничанья и юмор ниже пояса.
Вскоре прибыли на место, и Платон один сразу принялся за работу.
Бедолаге пришлось опять скоблить, сдирать, шкурить, шпатлевать и красить окна их полуподвального помещения, придавая им товарный вид.
А в то же самое время Иван Гаврилович Гудин ходил поблизости, руки в боки, и с умным видом начальника-знатока давал «ценные» указания и советы,
Гудин и раньше всё время поучал Платона не высовываться с работой и не показывать всем свою работоспособность и способности.
– «Я тебя всё учу, учу!» – не унимался тогда Иван Гаврилович, сам себя поднимая в своём одном глазе.
– «Мучитель ты мой!» – хохмил в ответ Платон, лишая того гордости.
Гудин, конечно, боялся, что по Платону будут и его, несчастного, ровнять и также загружать работой. Особенно он боялся, не дай бог, сделать что-нибудь больше Платона.
Но опасения профессионального лодыря были напрасны. Он никак не мог даже сколь-нибудь приблизиться к Платону по разнообразным умениям, мастерству, трудолюбию и совестливости.
А на его предложение отказаться от этой работы Платон гордо и даже высокопарно возразил:
– «Великие люди, сделав шаг вперёд, не возвращаются назад!».
Тут же в разговор, защищая Платона, вмешалась, разозлившаяся на бездельника-пустобрёха, Марфа Ивановна:
– «А под лежачий камень… хер не засунешь!».
А на возмущение Гудина таким словам уборщицы, та вообще отмочила:
– «Да пошёл ты… на хрен… с бантиком!».
– «Марфа! А ты вообще сиди в своей норке и не высовывайся!» – в отместку, тонко обидел Мышкину Гудин.
Но, всё-таки боясь показаться ненужным, Иван Гаврилович суетился вокруг красившего окно Платона, пустыми советами и комментариями имитируя своё активное участие в процессе, подсказывая коллеге, как, по его мнению, лучше сделать:
– «Да! Здесь нормально! Да! Вот так! Молодец!».
– «Вань! Ну, ты прям, как комар-пискун! Пищишь, и пищишь!» – отбивался от его постоянных комариных наскоков Платон.
– «Да не пищит он, а гудит! Недаром Гудин!» – опять вмешалась недовольная Марфа.
И тут же Платон добавил мешавшемуся под ногами Ивану Гавриловичу:
– «Ваньк! Ну что ты всё мотаешься, как… в проруби! Найди себе дело по душе!».
– «Если она у тебя есть!» – съязвила догадливая Марфа Ивановна.
Через день Платон закончил ремонт, оставшись довольным его качеством.
Для принятия работы собрался консилиум почти из всех его коллег. Отсутствовал лишь отвозивший товар Алексей.
Больше всего восхищалась заказчица Надежда.
На завистливое брюзжание Гудина, подобострастно и заискивающе указывавшего начальнице на огрехи удачливого соперника, та, защищая работу Платона, неожиданно загадочно улыбнувшись, ответила подхалиму:
– «Так он, как всегда, хотел, как лучше…, но получилось, …как никогда!».
Помня, что Платон часто объяснял ей иносказательный смысл многих слов и выражений в зависимости от контекста, Марфа Ивановна радостно согласилась с начальницей о, как всегда, качественной работе Платона:
– «А у него всегда всё в образцовом… – но, подумав, что это уж слишком, уточнила, под всеобщий лёгкий хохоток, скорректировав свои слова – …в иносказательном порядке!».
После того, как все разошлись, Платон поделился с Марфой о Гудине:
– «Он всё воображает из себя супермена, а сам… хиляк форте!».
– «А что это такое?!».
– «Это значит, что у него хилые силы! А если серьёзно, то это я так назвал лекарство «Хилак форте» от дисбактериоза!».
– «А оно от чего?» – попыталась всё-таки уточнить любознательная Марфа Ивановна.
– «Наверно, от вздутия живота!» – снова пошутил Платон.
– «Скорее всего, от сдутия совести!» – решила, применительно к Гудину, справедливая Мышкина.
На том и порешили, и Платон стал собираться домой:
– «Теперь я умываю руки и делаю ноги!».
А на следующий день, вошедшая во вкус, неугомонная Надежда Сергеевна, вдруг решила кое-где ещё подкрасить, публично заявив:
– «А мы ещё краски купим и покрасим!».
Увидев недовольное удивление на лице Платона, она тут же уточнила:
– «А у Алексея деньги ещё остались!».
– «Так надо их забрать!» – невольно искренне вырвалось у Платона.
Выходя из цеха через незакрытую ею же дверь, из-за чего запах краски распространялся в коридор и офис, Надежда, желая хоть чем-то уязвить Платона, но при этом внешне сохранить свою невинность, оставшись как бы ни при чём, вдруг истерически вскричала, подразумевая его:
– «Какой дурак дверь открыл?!».