Ноздря в ноздрю
Шрифт:
После службы я решил не присоединяться к кортежу, двинувшемуся в сторону кладбища. Вместо этого проехал пятнадцать миль, отделявшие церковь в Ньюмаркете от железнодорожной станции в Кембридже. И к тому времени, когда садился в поезд, отправлявшийся без десяти семь в Лондон, пришел к выводу, что весь день провел в тени смерти. Заказал джин с тоником и привалился к спинке сиденья купе первого класса. Я отдал долг мертвым, и пришла пора возвращаться к живым.
Сидел, мелкими глотками пил джин с тоником, размышлял о событиях прошедшей недели. Она выдалась куда длиннее, чем я мог себе представить, когда готовил званый обед на ипподроме в прошлую пятницу.
Как семь дней могут изменить жизнь человека! Тогда я был уверенным в себе бизнесменом. Много работал, пользовался заслуженным уважением, получал прибыль, спал, как младенец. Был счастливым
Поезд прибыл на вокзал Кингс-Кросс без четверти восемь. Наверное, мне следовало с нетерпением ждать встречи с Марком. Но я ехал на нее, как на каторгу.
— Будь выше этого, — сказал мне за обедом Марк. — Верь в себя и плюй на то, что думают люди.
— Но я должен привлекать посетителей. Конечно же, это важно, что они думают.
— Гордон Рэмси ругается на всех, а его за это только любят.
— Поверь мне, в Ньюмаркете не полюбили бы, — ответил я. — Вроде бы в скаковом мире ругательства в большом ходу, но все имеет свои пределы. Тренеры могут крыть почем зря своих конюхов, но у них не возникнет и мысли обругать владельца лошади. Иначе лошадь исчезнет быстрее, чем ты произнесешь: «Абракадабра».
— Но я говорю не о Ньюмаркете. — Марк подвел меня к главной на текущий момент теме. — Тебе пора перебираться в Лондон и руководить таким вот заведением. Пора сделать себе имя.
Мы сидели в ресторане в «ОКСО-Тауэр», на восьмом этаже, глядя на Большой Лондон. Этот ресторан был одним из моих любимых, и действительно, если бы мне предстояло стать ресторатором в мегаполисе, я бы создал нечто подобное, аналогичную смесь утонченности и веселья. Это привлекает клиентов, а что еще нужно ресторатору? Согласно краткой исторической справке, напечатанной в меню, ресторан располагался на крыше склада, построенного в 1920-х годах «Лайбиг экстракт оф мит компани», которая производила бульонные кубики «Оксо». Когда компания отказалась от световой вывески «ОКСО» на фронтоне здания, чтобы ее было видно и с другого берега Темзы, архитектор «врисовал» это слово в окна на всех четырех сторонах башни, которая возвышалась над складом. Мясная компания давно покинула склад, в котором теперь располагались бутики и жилые квартиры, плюс четыре различных кафе и ресторана, но башня осталась, с окнами «ОКСО» [14] . Отсюда и название здания.
14
Разумеется, речь идет об английском написании: «OXO».
— Ну? — спросил Марк. — Проглотил язык?
— Я думаю. Перемена очень серьезная.
— Ты же хочешь сделать себе имя, не так ли?
— Да, абсолютно. Но сейчас меня больше заботит другое: как бы таблоиды не прославили меня массовым отравителем.
— Через неделю все забудут, о чем речь. Будут помнить только твою фамилию, а это скорее плюс, чем минус.
Я надеялся, что он знает, о чем говорит.
— А как насчет девушки, которая подает на меня в суд?
— Об этом не беспокойся. Реши все вне суда, и об этом никто не узнает. Дай ей сотню фунтов за ее хлопоты и двигайся дальше. Глупая это идея. Подавать в суд из-за пищевого отравления! Что она надеется получить? Компенсацию заработка за вечер? Но речь же идет не о возможном выигрыше в казино! — Он рассмеялся своей шутке, и я немного расслабился.
Мы сидели на обитых синей кожей, с полукруглыми спинками стульях ресторана «ОКСО», и я блаженствовал, потому что готовить сегодня приходилось кому-то еще. На закуску выбрал гусиную печень с кисло-сладкой фруктовой приправой и бриошью, далее — каре барашка с хлебными палочками. Марк остановился на лобстере и шетлендской треске. Несмотря на рыбный выбор, пил Марк красное вино, так что мы наслаждались изумительным букетом и вкусом «Шато Латур» урожая 1990 года.
— А теперь, — сказал он после того, как перед нами поставили закуски, — где будет расположен этот ресторан и какому стилю мы отдадим предпочтение?
Почему от этих вопросов у меня в голове зазвенели колокольчики тревоги? С «Торбой» Марк сделал все, как и обещал. Обеспечил финансирование, но предоставил мне полную свободу во всем остальном: местоположении, интерьере, меню, карте вин, сотрудниках и так далее. В тот раз я попросил его назвать первоначальный бюджет на обустройство и первый год работы. «Больше полумиллиона, меньше миллиона», — последовал ответ. «А гарантии?» — спросил я. «Право собственности на недвижимость и джентльменское соглашение, что ты проработаешь в ресторане десять лет, если мы оба не решим что-то изменить по взаимному согласию». В результате я потратил чуть ли не весь его миллион, но положенные ему пятьдесят процентов прибыли за пять лет сложились в большую половину этой суммы, и он оставался собственником здания. За десять лет, если бы выручка оставалась такой же, как до массового отравления, «Торба» обеспечила бы Марку не только возвращение вложенного капитала, но и приличный навар. Я, разумеется, радовался и гордился, что наше маленькое предприятие в Ньюмаркете оказалось таким успешным как в смысле финансов, так и престижа в масштабе города. Однако более всего я ценил собственную независимость. Да, для обустройства я использовал деньги Марка, и здание принадлежало ему, но это был мой ресторан, и все решения я принимал сам.
Уловил ли я в вопросе Марка желание играть более активную роль в нашем лондонском проекте? Или я поспешил с выводами? Он употребил «мы», подразумевая «ты»? Я решил, что сейчас лучше не уточнять.
— Я бы хотел, чтобы ресторан был таким же, как этот. Традиционный, но с элементами модерна.
— Одно с другим не совместить, — возразил Марк.
— Очень даже можно. Этот ресторан традиционен в части белых скатертей, хорошего обслуживания, отличной еды и вина и в определенной степени уединения, доступного посетителям. А вот интерьер — чистой воды модерн, и в блюдах чувствуется средиземноморское и азиатское влияние. В Ньюмаркете обеденный зал более всего, и это сделано сознательно, похож на столовую в частном доме, еда у меня очень хороша, но новаций в ней меньше, чем я использовал бы в Лондоне. И не потому, что мои клиенты менее утонченные, чем лондонцы. Это не так. Просто выбор ресторанов у них гораздо уже, и многие часто приходят в «Торбу», некоторые каждую неделю. Постоянство клиентуры предполагает и неизменность меню. Эти люди склонны заказывать то, к чему привыкли, не экспериментировать над собой.
— Разве не все такие? — спросил Марк. — Я заказываю треску. Конечно же, это предсказуемо.
— Подожди — и все увидишь сам, — со смехом ответил я. — Готов спорить, ты будешь долго смотреть на тарелку и спрашивать себя, твой ли это заказ. Это тебе не кусок рыбы с чипсами, который ты можешь получить завернутым в газету в местной забегаловке. Треску тебе подадут с тушеной белой фасолью и пюре из иерусалимских артишоков [15] . Ты знаешь, как выглядит иерусалимский артишок? Какой он на вкус?
15
Иерусалимский артишок более известен в России как топинамбур, или земляная груша.
— Это у него сочные листья, которые сосут?
— Нет, это просто артишок. Иерусалимский артишок похож на подсолнечник, а едят у него клубни, которые напоминают картофелины.
— Из Иерусалима, как я понимаю.
— Нет. — Я вновь рассмеялся. — Не спрашивай, почему он называется иерусалимским артишоком. Я не знаю. Но он определенно не имеет никакого отношения к городу Иерусалиму.
— Как гимн, — кивнул Марк. — Ты знаешь, «На этот горный склон крутой» [16] не имеет никакого отношения к Иерусалиму. Иерусалим здесь означает «небеса». Может, и у этих артишоков божественный вкус.
16
Речь идет о стихотворении Уильяма Блейка (1757–1827) «Иерусалим», или «Гимн Иерусалима», начинающемся со слов «And did those feet in ancient time». На русский язык это стихотворение переводилось многократно. Выше первая строка приведена в переводе С.Маршака. В 1916 г. стихотворение положил на музыку Губерт Пэрри (1848–1918), и песня стала неофициальным гимном Англии. Считается самой патриотической песней этой страны.