Ноздря в ноздрю
Шрифт:
— Но мы же не знаем наверняка, что он контрабандой перевозит наркотики, — указала Каролина.
— Что он перевозит контрабандой, значения не имеет. Может, есть и что-то другое, не менее ценное, что можно положить в эти шары. Главное, чтобы нашелся покупатель. Это могут быть компьютерные чипы, взрывчатые вещества, даже радиоактивные материалы.
— А лошадям они не повредят? — спросила она.
— Нет, если это источники альфа-частиц, — ответил я. — Альфа-частицы можно остановить листом бумаги, так что металлическая оболочка
Каролина содрогнулась:
— Это пугает.
— Безусловно.
— Но, конечно же, шары видны на мониторе, когда лошадей просвечивают рентгеном.
— Полагаю, что да. Да только лошадей рентгеном не просвечивают. Рентгеновские лучи могут повредить эмбриону, а многие лошади транспортируются уже беременными. Это слишком опасно.
— Но, — Каролина улыбнулась, — если кто-то анонимно шепнет таможне Ее Величества, что лошадей мистера Комарова, которых доставит в Англию следующий большой транспортный самолет, следует просветить рентгеном, тогда мистер Комаров может оказаться в очень щекотливой ситуации, если вообще не за решеткой.
Я ее поцеловал. Идеальное решение.
— Но вот чего я не понимаю, — продолжила Каролина. — Почему Комаров взорвал ложу на ипподроме Ньюмаркета? Это же глупо и опасно.
— Может, хотел кого-то наказать?
— Кого и за что?
— Может, Ролф Шуман не заплатил Комарову положенные деньги. — Я задумался. — Может, использовал наличные, полученные от продажи наркотиков и лошадей, на поддержку хиреющего тракторного производства. Может, этим взрывом Комаров предупреждал своих компаньонов в других странах, что настроен он серьезно и не потерпит попыток обворовать его.
— Ты хочешь сказать, что Комаров убил невинных людей, чтобы послать кому-то предупреждение? — удивилась она.
— Невинные люди Комарову безразличны. Наркотики убивают невинных людей каждый день, так или иначе.
Утром Тоби пребывал в мрачном настроении. За завтраком рявкал на детей, в присутствии всех ругнулся на собаку. Был сам не свой.
В шесть утра он провел первую тренировку лошадей. Необычно теплый май это позволял. Между первой и второй тренировками семья завтракала, а потом трое детей загрузились в автомобиль, и Салли повезла их в школу.
— До свидания, дядя Макс! — прокричали они мне на прощание и отбыли.
Каролину я оставил досыпать, а сам заставил себя выбраться из кровати и спуститься вниз только потому, что считал себя виноватым: прошлым вечером не уделил детям достаточно внимания.
Вернувшись на кухню,
— Что случилось? — спросил я, подсаживаясь к столу с кружкой кофе.
— Ничего. — Он предпринял четвертую попытку прочитать статью.
— Нет, случилось. — Я протянул руку и отобрал у него газету. — Признавайся.
Он посмотрел на меня.
— Вчера мы с Салли поссорились.
— Понятно. — Я заметил, что Салли весь завтрак дулась. — На какой предмет?
— Не имеет значения. — Он поднялся.
— Тогда все ясно. Из-за меня.
— Я же сказал, не имеет значения.
— Значит, из-за меня. Рассказывай.
Он не ответил. Повернулся к двери, чтобы вернуться к лошадям.
— Тоби, — я почти кричал, — ради бога, в чем дело?!
Он остановился, но не повернулся ко мне лицом.
— Салли хочет, чтобы ты уехал этим утром. — Теперь он посмотрел на меня. — Она встревожена и испугана. Ты понимаешь, за детей.
— И это все? — Я улыбнулся. — Мы уедем, как только соберем вещи.
— В этом нет необходимости, — заверил он меня. — Я сказал свое слово. Ты мой брат, и кто поможет тебе в беде, если не я? Хорошим бы я был братом, если бы выгнал тебя из своего дома!
Я понимал, что те же слова он говорил и Салли.
— Все нормально. Она права. Возможно, мне не стоило приезжать сюда. — Но я не жалел, что приехал. Тоби оправдал мои надежды. Его знания лошадей очень мне помогли.
— Но куда ты пойдешь? — спросил он.
— Куда-нибудь еще, — ответил я. Решил, что ему лучше и не знать. — Мы уедем до того, как ты вернешься со второй тренировки. И поблагодари Салли от меня. За то, что приняла нас.
Вот тут Тоби меня удивил. Подошел и крепко обнял.
— Будь осторожен, — шепнул он мне на ухо. — Мне не хотелось бы потерять тебя.
Он отпустил меня, на лице отразилось смущение, он повернулся и вышел из дома, более не сказав ни слова. Может, эмоции и его лишили дара речи. Меня точно лишили.
Вещи мы с Каролиной собрали к половине десятого. Она не обрадовалась, когда я вытащил ее из глубокого сна, но особо и не протестовала.
— Куда едем? — спросила она, едва мы выкатились за ворота.
— А что ты можешь предложить?
— Что-нибудь с большой мягкой кроватью. — Она сладко зевнула, откинулась на спинку сиденья и закрыла глаза.
Я подумал о коттедже матери, который находился чуть дальше по дороге. Ключа у меня не было, но я знал, как и все жители Ист-Хендреда, что запасной ключ хранится под горшком с геранью, стоящим слева от двери черного хода. От этого варианта я отказался. Еще улетая в Чикаго, я решил, что матери оставаться дома слишком рискованно. И теперь, пожалуй, едва ли ее дом мог стать убежищем для меня и Каролины.