Ншан или Знак Свыше
Шрифт:
– Я помню двор дяди Гагама. Он большой, каменистый со старым деревом посредине. Я в детстве лазала на него, рвала для дяди Гегама зеленые еще грецкие орехи. Ну и мне за труды перепадало. Они, когда свежие совсем, особенно вкусные.
– Дерево шикарное. Развесистое, узловатое, такое же старое, как сам дом. Оно у нас главный объект мезансцены.
Пропустив мимо ушей незнакомое слово, Ншан поинтересовалась:
– А почему вы выбрали именно этот двор? Разве нет домов поновее?
– Наш фильм о Второй Мировой Войне. Отец героя живет в глухой горной деревушке. Сегодня мы снимаем грустный эпизод – старик получает с фронта похоронку. Он решает скрыть ее от своих внуков, невестки и жены, и читает им вслух письмо сына, которое, задержавшись в пути, пришло одновременно с извещением о его смерти.
– И правда грустная история. – Ншан помрачнела, задумалась, уйдя в себя. Наконец, спросила: - Кем ты здесь работаешь, Артур?
– Ассистентом режиссера.
– А Сафон?
– Он оператор.
– Что такое оператор?
Артур удивленно взглянул на девушку и терпеливо объяснил:
– Он снимает на кинокамеру сцены, подготовленные режиссером, художником и артистами. От него во многом зависит, каким получится фильм. Практически глазами этого человека люди и смотрят на экран.
– Поняла. А Жанна кто?
– Ассистент художника-постановщика.
– А она что делает?
– Помогает художнику фильма во всем – выбирает вместе с ним место съемки, следит, чтобы сцена была поставлена правильно, чтобы в ней присутствовало все, что намечено художником. Если надо, рисует декорации. Проверяет реквизит...
– Что-что?
– Реквизит – это аксесуары... ну, дополнительные предметы, необходимые в каждом кадре. Скажем, стул, графин, ковер в комнате, телега, лопата, домашняя скотина во дворе...
– Понятно. Она вроде хозяйки в доме.
– Можно сказать и так, - юноша улыбнулся.
– Артур! – раздался резкий, раздраженный окрик режиссера. – Убери отсюда этого старого борова! Живее! И куда ты только смотришь, черт тебя подери! Разве может быть в военное время в кадре такая жирная скотина?
Артур вскочил, сломал на ходу хворостину и с гиканьем выпроводил за калитку хозяйскую свинью, громко и возмущенно хрюкающую.
– Проезд почтальона на кобыле... Стоп! Все посторонние из кадра! Убрать детей! Ар-ртур! Я сказал, дети в кадре! Местные дети... Очистить площадку! Где сумка почтальона? Почему я должен за всех думать, вашу мать? А остальные что, прохлаж-даться сюда приехали?
– Жанна, - позвал Артур, - сумка почтальона по твоей части. – И, обращаясь к толпившейся за изгородью детворе, попросил: - Пацаны! Все дружно отступили к соседнему дому. Побыстрее. А то влетит и вам, и мне.
Он снова присел рядом с Ншан.
– Тебе из-за меня досталось? – виновато спросила она. – Наверное, мне не следовало напрашиваться идти с вами. Ваш режиссер... он так кричал на тебя.
Артур весело рассмеялся.
– Режиссеры для того и созданы, чтобы кричать и взвинчивать всех на съемочной площадке. Какая ж съемка без крика и нервов.
– Разговорчики там! – гаркнул на них режиссер. – Приготовились... Внимание... Мотор!
– Почему...
– Тсс, - шепотом предостерег свою гостью Артур, прикладывая палец к губам. – Идет съемка.
– От-ста-авить! Ар-р-ртур-р!!! Где должна стоять массовка? Вы доведете меня сегодня до инфаркта.
Помреж сорвался с места. Жанна присела рядом с Ншан, спросила шепотом:
– Тебе не скучно?
– Почему он так нервничает?
– Обычный стиль работы, - равнодушно отмахнулась Жанна. – Мы привыкли. Творческий запал. Экстаз. И демонстрация своей власти над всеми нами. Режиссер на площадке – царь и бог... Ты сидишь под солнцем. А мы будем в этой жарище целый день снимать и переснимать одну и ту же сцену. Хочешь, я отведу тебя домой?
– Отведи, Жанна, отведи. Не по мне ваш творческий запал.
Жанна проводила Ншан до дома и убежала обратно. А у Ншан все валилось из рук. Ей не хотелось сегодня заниматься привычными домашними делами и она вышла в сад, не понимая, что с ней происходит. В какой-то странной отрешенности она прислонилась спиной к стволу старой яблони, завязавшей тугие, терпкие еще плоды. Ближе к осени эти плоды отяготят ветви дерева, прогнут их до самой земли. Всем своим телом Ншан ощущала, как по его жилам струится густой яблоневый сок, как трепещет оно в предвкушении обильного потомства.
Ншан представила себя беременной, чутко ловящей каждое движение своего будущего ребенка... И остро ощутила вдруг, какое невыразимое блаженство готовиться стать матерью, носить в своем чреве дитя, ощущать, как оно растет, крепнет, наливает-ся внутри, как толкается ручками и ножками, заявляя о своем присутствии. Она вздох-нула: тяжело стоять одной в саду, тяжело быть бесплодной яблоней.
– Привет, Ншан! Почему ты ушла со съемок? – Это был Артур.
– Я не понимала, что происходит.
– Потому что ты... только слушала.
– Нет, не потому. Все суетятся, бегают, нервничают, кричат. Зачем?... Зачем ты выбрал такую профессию? Разве нет другой?
Артур присел рядом с ней на траву и, посерьезнев, попытался объяснить:
– Это самая лучшая в мире профессия. Я мечтал о ней с раннего детства. Я не мыслю своей жизни без кино.
Ншан ощутила волну энтузиазма и воодушевления, обдавшую ее. А он уже не мог остановиться:
– Понимаешь, кино – особый мир. В нем все сказка, и все реальность. В каждую сцену, эпизод, в каждый фильм мы вкладываем себя целиком, без остатка. И с каждым новым фильмом начинаем все заново. Меняются эпохи, ситуации, взаимоотношения. Мы перевоплощаемся с каждым актером, вживаемся в каждую роль... Правда, я пока лишь помощник режиссера, но надеюсь, что следующий фильм уже буду делать самостоятельно.
– Ты станешь режиссером, как он?
– Всенепременно!
– И будешь так же кричать, как он, на своих подчиненных?
– Пойми, он не горлом кричит, а сердцем. Его фильм – его детище.
– Может быть, - задумчиво проронила Ншан, не желая продолжать спор. Но она-то почувствовала, чем кричал режиссер – горлом или сердцем, и что на самом деле так взвинчивало его. Он оставил в Ереване молодую красивую жену – актрису, и сходил с ума от ревности. Он думал только о том, чтобы поскорее закончить эти скучные, нудные сцены и вернуться домой. Поэтому его так нервировала любая проволочка.