"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
устранение ненавистной «системы». Из этих материалов складывается ментальный тип образцового
коммуниста, ни в грош не ставившего ценности парламентской демократии, в любой момент готового к
прямым действиям, к «последнему и решительному бою». Способность к самопожертвованию ради идеалов
светлого будущего, бескомпромиссность «солдата мировой революции» и готовность идти наперекор устояв-
шимся общественным ценностям оказывались для многих немецких коммунистов роковыми качествами
после их приезда в СССР. Здесь от них требовалось приспособление к реалиям сталинского режима, которые
вблизи выглядели совершенно иначе, чем лубочные образы строящегося социализма на страницах левой
прессы.
Инженеры и рабочие, завербованные в Германии на рубеже 30-х гг. для работы в советской
промышленности, переживали скорее культурный, нежели политический шок, хотя принимающая сторона
219
делала все для того, чтобы смягчить его негативное воздействие, особенно сильное там, где стройки
индустриальных гигантов начинались буквально с нуля. Немцы первыми получали благоустроенные квар-
тиры, имели возможность переводить часть заработанных средств за рубеж, ездили в отпуск на родину.
После завершения первой пятилетки система индивидуальных контрактов с иностранцами ушла в прошлое,
им приходилось выбирать: уезжать или оставаться, работая на тех же условиях, что и местные кадры. Для
многих из тех, кто решил остаться, основным аргументом выступала удачно сложившаяся карьера,
возможности профессионального роста, занятия любимым делом. Были и идеалисты, у которых
доминировало стремление помочь невиданному социальному эксперименту в советской стране. Кого-то
удерживали личные мотивы — русские жены, дети. Сказывался и страх перед тем, что в Третьем рейхе их
работа в СССР может послужить основанием для политических обвинений.
Так или иначе немцам приходилось соглашаться с правилами игры, которые большевистское руководство
навязывало советскому обществу. С этими правилами сразу же знакомились те, кто приезжал в СССР на свой
страх и риск, попадая в категорию или «перебежчиков», или «интуристов». Источники показывают, что
такие люди оказывались под двойным подозрением именно потому, что к эмиграции их подтолкнули скорее
эмоциональные, нежели рациональные мотивы. Для следователей НКВД данное обстоятельство открывало
возможность «дополнить» эти мотивы вербовкой для шпионской деятельности.
Приезжая в СССР, любой иностранец оказывался под жестким контролем партийных, хозяйственных и
административных органов, не говоря уж о «чекистском обслуживании». На первых порах ему оказывали
помощь в решении бытовых вопросов, оформлении документов, предоставляли переводчика, вовлекали в
общественную жизнь. Для известных деятелей литературы и искусства, членов рабочих делегаций или
командированных на короткий срок это выглядело как проявление традиционного русского гостеприимства.
Тот, кто приехал в Советский Союз без обратного билета, рано или поздно замечал, что радушные хозяева не
оказывают ему больше привычных знаков внимания, намекая тем самым, что нельзя вечно оставаться
«чужим среди своих».
В правовом плане Рубиконом являлось принятие советского гражданства. Начиная с середины 30-х гг.
немецких специалистов и политэмигрантов активно подталкивали к такому шагу, хотя внешне решение
должно было выглядеть абсолютно добровольным. Людям
220
не продлевали вид на жительство, увольняли с работы, исключали из ВКП(б). Сохранение германского
подданства превратилось в привилегию, которую выдавало представительство КПГ при Коминтерне,
мотивируя ее тем, что человек готовится к подпольной работе у себя на родине.
После прихода Гитлера к власти многие законтрактованные рабочие и инженеры стали массово
возвращаться в Германию383. Этому способствовала активная пропаганда Третьего рейха, настаивавшая на
собирании всех немцев в одном государстве. После 1933 г. активизировало свою работу среди
соотечественников и германское посольство в Москве. Хотя служившие там дипломаты сохраняли
известный иммунитет от нацистской идеологии, они послушно исполняли директивы, поступавшие из
Берлина. Последние касались и лишения германского подданства лиц, заподозренных в антифашистской
деятельности, и более активного сбора информации о военно-промышленном потенциале Советского Союза.
В результате проживавшие в Москве германские граждане оказывались под двойным контролем — со
стороны советской бюрократии и сотрудников посольства. Конечно, дипломаты могли оказывать только
косвенное воздействие на настроения немецкой колонии — приглашая ее представителей на вечера,
устраиваемые посольством, оказывая им материальную помощь и поддерживая личные контакты. После
ареста германских подданных эти контакты (на жаргоне органов госбезопасности они назывались
«консульскими связями») оказывались достаточным основанием для обвинения в шпионаже и высылки из
страны.
Вне досягаемости дипломатов находились политические эмигранты, воспринимавшие здание посольства в
Леонтьевском переулке как символ ненавистного Третьего рейха. Некоторые из них добровольно