"Ну и нечисть". Немецкая операция НКВД в Москве и Московской области 1936-1941 гг
Шрифт:
рассказывать об «отрицательных настроениях». Но кого это волновало на Лубянке весной 1938 г.! Эрнст
Вайсенберг получил по минимуму — 8 лет за антисоветскую агитацию, и был отправлен на Колыму. У
охранников тамошних лагерей, считавшихся самыми страшными в СССР, тоже болели зубы.
Репрессии били не только по тем, кого забирали по ночам, не обращая внимания ни на какие доводы разума.
Вокруг родственников и близких арестованных образовывалась невидимая стена — никто не
подойти и высказать слова сочувствия, молчал телефон, старые друзья писали объяснительные в партийные
инстанции, утверждая, что знакомство с «врагом народа» было их роковой ошибкой. После ареста мужа Рут
была уволена с престижной работы, а вскоре на ее руках оказалась и больная мать — она уже не имела
средств для оплаты гостиничного номера.
269
Для руководства КПГ, находившегося в Москве, жены репрессированных являлись постоянной головной
болью. Они требовали справок о том, где находятся их мужья, просили обеспечить жильем и работой их
самих, а пропитанием — их детей. Некоторые из них — неслыханное дело — кончали жизнь
самоубийством, бросая тень на счастливую жизнь в стране построенного социализма! На партийном
жаргоне это сообщество называлось «осиным гнездом», женщин старались трудоустроить в подмосковные
колхозы, убрав поскорее с глаз долой.
Рут и Елена Шейбе не могли рассчитывать даже на такую поддержку — им и в голову не приходило
обратиться за помощью в Коминтерн, деградировавший до уровня рядового бюрократического учреждения.
Оставалось только рассчитывать на собственные силы, пытаясь устоять перед ударами немилостивой
судьбы. Вот выдержка из собственноручных показаний Елены Францевны, вынужденной перебраться к
дочери в Перловку: «Хозяин квартиры не хотел нас с дочерью держать у себя, так как у меня двое
арестованных. За наем квартиры мы должны были платить большие деньги — которые мы могли получить
только от продажи наших вещей. Квартиру мы вынуждены были оставить, искали другую в Томилино. В это
время у дочери родился ребенок, который доставил нам еще больше хлопот и нужды. Отец ребенка от моей
дочери отказался, и все бремя мы должны были нести одни — никого у нас не было. Между тем дочь
заболела и не могла работать. Так нам пришлось продать все вещи. Ребенок умер...»
Мечты о достойной и сытой жизни, о новой Родине, о престижной работе и собственном жилье — все это
осталось в прошлом. Две женщины потеряли все дорогое, что у них было. В конце концов Елена Францевна
устроилась домработницей в семью номенклатурного работника — за угол для себя и для дочери. Последней
ниточкой, связывавшей ее с внешним миром, была мать,
письмо, и — о чудо! — из Берлина пришел ответ, что бабушка готова принять непутевых родственников в
свои объятия.
На дворе стоял август 1940 г. Гитлеровская Германия находилась на вершине своего могущества, и знающие
люди в Москве поговаривали о том, что Советский Союз после пакта о ненападении рано или поздно
присоединится к державам оси. В этих условиях мать и дочь решились на крайний шаг, последствия
которого осознавали даже те, кто лишь едва был знаком с реалиями советской жизни. Они направились в
немецкое посольство, чтобы получить паспорта и
270
уехать в Германию. Рассказ двух женщин об арестованных мужьях, сыне и брате, наверняка вызвал волну
сострадания у консульских работников, хотя за последние годы им пришлось выслушать немало подобных
историй. Однако порядок для немецкого чиновника был превыше всего. Отправить в Германию семью
осужденного там шпиона, да еще и жену еврея-коммуниста — невозможно! Но Рут вновь приходила в
посольство, просила и умоляла, плакала и улыбалась. Официальные разговоры в консульстве несколько раз
заканчивались приглашением в ресторан. Чтобы уйти от слежки, дипломаты предлагали проверенный ход —
встретиться на главном почтамте, где легко было затеряться в толпе. Каково же было удивление ухажера, когда на первое свидание девушка пришла со своей мамой!
Рут Шейбе соглашалась на все — мыла полы на квартирах немецких дипломатов, проводила с ними вечера и
выходные. В отсутствие мужа она оформила развод. Не исключено, что она поверила обещаниям кого-то из
посольских работников оформить фиктивный брак, чтобы получить германское гражданство — это не было
чем-то из ряда вон выходящим. Однако за бегом событий в тот год не мог угнаться ни один смертный.
Свидетельство о разводе было датировано шестым июня 1941 г., «чистый» паспорт, с которым можно было
регистрировать новый брак, выдали только после начала войны. Теперь он оказался уже совершенно
бесполезным.
В мае Рут стали просить помочь не только с уборкой квартир, но и с упаковкой вещей — немецким
дипломатам было очевидно, что дело идет к войне. Позже это станет ключевым пунктом обвинения простой
уборщицы: она «получила сведения о предстоящем нападении Германии на СССР за несколько дней до
последнего», но не сообщила об этом органам НКВД. Напиши Рут Шейбе письмо Сталину, или просто
пойди на Лубянку — и что же, страна встретила бы грозного врага во всеоружии? Вряд ли, ныне нам