Шрифт:
Глава первая
Сообщение, переданное по радио, было кратким: сегодня, в 3 часа 47 минут по московскому времени, в воздушном пространстве России над небольшим поселком Рамино, что в ста сорока километрах к юго-востоку от Нижнего Новгорода, потерпел аварию самолет делийской авиакомпании «Боинг-747» с двумястами сорока шестью пассажирами и четырнадцатью членами экипажа на борту, рейс № 214, следовавший по маршруту Дели-Москва. По предварительным данным, никто из пассажиров и членов экипажа не остался в живых.
– Над поселком Рамино! Это же где-то совсем неподалеку от нас!
– воскликнул Андрей Семенович Радов, шестидесятидвухлетний пенсионер-геолог, отодвигая лежащую перед ним рукопись и поспешно подкручивая регулятор громкости приемника. Но веселый голос диктора, захлебываясь от восторга, уже расхваливал какой-то новый сорт жевательной резинки, «сохраняющий абсолютно свежее дыхание с утра до вечера».
– Боже! Такая трагедия, а им - жевательная резинка!
– с болью прошептал старый геолог.
– До чего мы дожили!
Он рывком распахнул окно дачного домика, расстегнул верхнюю пуговку на рубашке. Ему мучительно не хватало воздуха. А из приемника неслись уже бравурные, бьющие по нервам ритмы и завывающий женский голос непрерывно повторял одни и те же слова: «только меня, только меня...».
Радов с отвращением выключил приемник и выскочил на свежий воздух.
Утро было великолепным. Солнце только что поднялось над цветущими деревьями сада и яркими искрами брызнуло из бесчисленных капелек росы, обильно покрывшей молодую, только что распустившуюся зелень.
Но эта феерическая картина только усилила душевный шок, вызванный известием о гибели самолета. Да и было отчего. Здесь - такой праздник жизни! А там, у тех двухсот шестидесяти... Как можно совместить такое? Куда и зачем пустились они в путь, влекомые иллюзорным стремлением к перемене мест, положившись на более чем сомнительные блага цивилизации? Неужели было что-то более притягательное и значимое, чем этот пронизанный солнцем окоем, этот напоенный утренней прохладой воздух, этот божественный аромат пробуждающейся природы?
И вдруг словно молния пронзила его мозг. Как там было сказано: рейс № 214? Так это тот самый рейс, каким много лет назад он сам летел из Дели в Москву после длительной трехлетней командировки в Индию в качестве консультанта одной из геологических экспедиций.
Тогда также была весна. И также земля пробуждалась от долгой зимней спячки. Но как все изменилось за эти годы! Тогда он был молод, полон сил и здоровья. А главное - душа была переполнена огромным, ни с чем не сравнимым счастьем. И перед глазами неотступно стоял незабываемый образ той, которая только что проводила его в делийском аэропорту и с кем, как он думал, его не разлучит ни расстояние, ни время.
Рейс № 214... Рейс его ушедшей молодости. Рейс его надежд и разочарований. Рейс, навсегда отнявший у него самого дорогого, самого близкого человека. Так вот почему так поразило его в общем-то ординарное известие! Вот почему так полоснуло по сердцу сообщение о гибели в сущности чужого самолета и совершенно незнакомых ему людей!
Он взял лопату и принялся с ожесточением раскапывать оставшуюся необработанной пустошь. Только так он мог унять расходившиеся нервы, только так мог отделаться от навалившейся вдруг душевной боли. Так было всегда. Особенно в последнее время, когда он остался один.
Да, теперь он был один. Совсем один. Жена умерла. Дети разъехались. Друзья, его сверстники, замкнулись в своих невзгодах, своих болезнях, своих заботах. И только книга, над которой он работал в последние годы, осталась единственным смыслом его жизни, заменив ему и родных и друзей. Она должна была стать своего рода итогом его жизни, плодом его многолетних исканий и раздумий.
Нет, Радов не был профессиональным литератором. Первую свою книгу он написал как бы между делом вскоре после возвращения из Индии, прямо по следам своих путешествий по Гималаям и под впечатлением шока от потери любимой женщины, но совершенно неожиданно для себя встретил прямо-таки восторженный прием у читателей. Более того, год спустя книга была переведена на английский язык и
переиздана в Дели, а сам он был принят в члены Союза писателей СССР.
Казалось, сама судьба толкала Радова на то, чтобы всерьез заняться литературной деятельностью. Но уже следующая его рукопись была «зарезана» по идеологическим соображениям, и руководство Союза писателей «серьезно предупредило» своего молодого члена о возможности разделить участь некоторых опальных литераторов. Тогда Радов понял, что при своем прямолинейном и бескомпромиссном характере он может ужиться только с миром таежных дебрей и горных круч.
Этому миру он отдал всю жизнь, не изменил ему вплоть до выхода на пенсию и только теперь, став пенсионером, вновь решил взяться за перо, чтобы поделиться своим жизненным опытом, своими взглядами на жизнь.
Впрочем, была у него еще одна привязанность. Это его сад. С ним, с растущими в нем деревьями он общался как с близкими, одушевленными существами, разговаривал с ними, делился своими бедами и невзгодами, поверял им свои думы. И даже забывал средь них о своем одиночестве и своих все усиливающихся недомоганиях.
Вот и теперь, помахав с полчаса лопатой, он сел на небольшую скамеечку под сенью старой яблони и прижался лбом к ее шершавому стволу:
– Так-то вот, старина, мы с тобой еще скрипим, а там где-то ушли в мир иной абсолютно невинные, может быть, очень хорошие, только начинающие жить люди. И каждый из них, возможно, как и я, летел за своей мечтой. И у каждого была своя, уже прожитая, совершенно особенная, не похожая на другие, жизнь.
Радов тяжело вздохнул, и мысли его снова обратились к тем далеким временам, когда он, совсем еще молодой человек, но уже признанный специалист-геолог, оказался в далекой Индии, чтобы помочь своим коллегам из этой солнечной страны в поисках необходимых ей полезных ископаемых. Здесь Радов и познакомился с юной Джуной Парвати - тоненькой черноволосой, черноглазой девушкой, почти девочкой, со смуглым миловидным лицом и стройной, точеной фигуркой.