Нутро любого человека
Шрифт:
Спеллбрук. Аланне кажется, что она нашла дом в двух-трех милях от жилища ее отца — в деревне, именуемой Мистик. Я сказал, что он мне уже нравится. Сегодня во второй половине дня мы съездили туда с Арлен и Гейл. Это маленькое гонтовое бунгало, стоящее в окружении карликовых дубов несколько в стороне от береговой дороги. Пологая двускатная крыша, длинная застекленная терраса спереди и печь из бутового камня сзади. Две спальни, ванная, большая гостиная с камином. Длинная узкая кухня на задах глядит на захудалый, запущенный сад. Дому, наверное, лет шестьдесят, говорит Аланна, воображая, — лапушка, — что это привлечет меня, европейца с моей многовековой культурой. Внутри все работает — вода, электричество, отопление, — так что здесь можно жить и зимой. Я вижу себя в нем — без усилий, — хотя какой-то тревожный звоночек и звякал у меня в голове, пока мы вчетвером, плюс агент по недвижимости, обходили дом. Логан с его прото-семейством… „Смотри, Логан, — крикнула Гейл, — тут тоже комната, ты можешь
Я настоял, что сам буду вносить всю ренту — 1200 долларов в год, — на самом-то деле, я себе этого позволить не могу, однако теоретически оно делает дом моим, а не принадлежащим мне и Аланне. Кого я обманываю?
Гейл сказала сегодня вечером Фитчу: „Логан снял для нас дом в Мистик“. Тот мрачно взглянул на меня: „Кто колонизатором был…“. Старый козел пребывал нынче вечером в кислом настроении. Мы молча сидели вдвоем — девочки в постели, Аланна прибиралась на кухне, — он возился со своей нелепой трубкой, выскребая чашечку, уминая грубый табак.
Потом спросил: „Вы знаете Банни Уилсона [169] ?“
Я ответил, что знаю, кто он, читал многие его книги. Еще один записной член клуба англофобов.
— Блестящий ум, — сообщил Фитч, извергнув в потолок синеватый клуб ароматного дыма. Затем ткнул в меня черенком трубки: — Когда произошла английская революция?
— 1640-й. Оливер Кромвель. Казнь Карла I. Протекторат.
— Неправильно. Революция произошла в 1787-м. Именно тогда англосаксонская буржуазия создала новое общество. У вас все еще ancien r'egime [170] , и всегда был, со времен Карла II. На самом деле, ваша революция произошла здесь, по другую сторону Атлантики. Вот почему вы на нас так обижены.
169
Эдмунд Уилсон (1895–1972), знаменитый критик и литератор.
170
Старый режим ( франц.) — Прим. пер.
— Мы вовсе на вас не обижены.
— Конечно обижены. Об этом и говорит Банни. Сейчас вы имеете два раздельных англоязычных общества, выросших в 1785-м из общего корня. Наше — революционное, республиканское, ваше стоит за статус-кво и королевскую власть. Поэтому нам никогда не поладить.
— Простите, но, — при величайшем моем уважении, — мне это представляется полной чушью.
— Именно этих слов я и ожидал от англичанина вашего происхождения и образования. Видите? — он разразился лающим смехом. — Вы просто-напросто подтвердили мою правоту.
Я не стал мешать ему и дальше нести этот бред. На самом деле он — старый, предосудительный ПИЗМ.
Мне нравится прибегать к этим выражениям — „при величайшем моем уважении“, „со всей приличествующей скромностью“, „покорно прошу учесть“, — которые, на деле, всегда подразумевают нечто совершенно противоположное. Когда мы препираемся (что начинает понемногу выводить Аланну из себя), я неизменно бомбардирую ими Фитча, они позволяют мне категорически не соглашаться с ним, сохраняя чопорную видимость хороших манер. Как раз по поводу манер мы в очередной раз и поцапались за ленчем. Я сказал, что в Америке хорошие манеры это средство развития и углубления полезных знакомств, тогда как в Англии — защиты своей личности. Он отказался принять мои доводы.
Съездили в Нью-Лондон, чтобы подписать документы, касающиеся дома в Мистик, и внести первый платеж. Аланна берет на себя расходы по меблировке, ремонту и отделке дома. Вот вам и моя независимость. Гейл с Арлен написали мне благодарственное письмо и подсунули его под мою дверь. Замечательные девочки. Я их очень люблю.
Большая выставка в галерее Джанет. Три картины Хьюбера, которые стоило бы приобрести, да цены его нам не по карману. Инфляция последних шести месяцев внушает тревогу — чувствую, начинается драка за молодых, в сущности, не испытанных, не проверенных художников. Как бы там ни было, у Джанет имеется Барнетт Ньюмэн и еще Ли Краснер в придачу. Джанет умница. Да и прием удался на славу: порох, измена и заговор [171] . Как это ни неприятно, выставка, похоже, имела бурный успех. Фрэнк по-прежнему бредит своим новым открытием: Натом Тейтом — не Пейтом, — все его работы раскупаются в мгновение ока. Немного позже я познакомился с этим вундеркиндом: тихим, высоким, симпатичным юношей, который напомнил мне Паулюса, моего швейцарского стража. Он спокойно стоял в углу, попивая скотч, на нем был серый костюм, что доставило мне некоторое удовольствие. В зале только мы двое и были в костюмах. Густые, светлые, чуть темноватого оттенка волосы. Джанет вся в дыму и пламени, сказала, что накурилась героина (так разве бывает?) и уговаривала меня попробовать тоже. Я ответил, что староват для этих игр. Купил Хьюбера и Мозервелла. Нат Тейт, которого стоило бы купить, отсутствовал, хотя работы его мне, в общем, понравились — смелые, стилизованные рисунки мостов, вдохновленные поэмой Крейна [172] . Теперь понимаю, почему Фрэнк говорил о мозгах.
171
Цитируется английская народная песня: „Помните пятое ноября, порох, измену и заговор“ — 5 ноября 1605 года это день, в который участники „Порохового заговора“ намеревались взорвать парламент и короля. — Прим. пер.
172
Харт Крейн (1899–1932), поэт. Его большая поэма „Мосты“ была опубликована в 1930-м.
Уходя, столкнулся с Тейтом и спросил, нет ли у него чего-либо для продажи частным порядком, а он ответил, — чрезвычайно странно, — что мне следует спросить об этом у его отца. Позже Пабло [собака Джанет Фелзер] навалила посреди зала большую кучу — мне рассказал об этом Ларри Риверс.
Похоже на то, что Дуайт Д. [173] подбирается к Дому все ближе.
Лондон. Тарпентин-лейн. Мрачный, гнетущий ленч в Самнер-плэйс с мамой и Энкарнасьон. Мама увядает — она достаточно оживлена, но стала куда более худой, сухопарой. Ели индейку с разваренной брюссельской капустой. Картошку Энкарнасьон приготовить забыла, и мама накричала на нее, а Энкарнасьон сказала, что эта английская еда все равно отвратительна, и расплакалась, — я заставил их взаимно извиниться. Выпил львиную долю красного вина (две бутылки, которые я благоразумно принес с собой — единственное спиртное в доме это белый ром). Про Аланну я им рассказывать не стал.
173
Эйзенхауэр был избран президентом, одержав блестящую победу на выборах. Вице-президентом стал Ричард М. Никсон.
Прежде чем улететь сюда, я попросил Аланну выйти за меня замуж. Она ответила согласием, мгновенно. Слезы, смех, всего в избытке. Сдается мне, она ожидала моего предложения уже не один месяц. В тот день, в субботу, я повел Арлен и Гейл на прогулку в Центральный парк. Арлен захотелось покататься на коньках. Мы с Гейл сидели среди зрителей, наблюдая за нею (Арлен катается вполне прилично), грызли крендельки с солью. И Гейл спросила, серьезным, взвешенным тоном: „Логан, почему ты не женишься на маме? Я, правда, была бы этому рада“. Я чуть было не вспылил и переменил тему, однако вечером, после ужина (мы были одни) взял да и сделал предложение. Это верно, меня очень влечет, физически, к Аланне, она нравится мне, однако я не могу, если честно, сказать, что люблю ее. Если бы ты любил ее, стал бы ты до сих пор валять Джанет Фелзер? Аланна говорит, что любит меня. Беда в том, что после Фрейи я, по-моему, никого по-настоящему полюбить не способен. Но я счастлив, наверное, — и более того: я рад, доволен, что мы поженимся. Я привык быть женатым человеком; и отвык жить сам по себе — одиночество это не то состояние, которое я приветствую и которым наслаждаюсь. Меня не покидает, однако же, мысль, что я женюсь на Аланне потому, что это позволит мне быть рядом с Гейл… Что, вероятно, очень глупо с моей стороны: не всегда же она будет оставаться очаровательной, забавной пятилеткой. И все же, carpe diem [174] . Кому, как не мне, жить по этой аксиоме?
174
Лови момент ( лат.) — Прим. пер.
[ЛМС женился на Аланне Рул 14 февраля 1953 года: на скромной гражданской церемонии присутствовали лишь дети Аланны и несколько друзей. Титус Фитч слег в инфлюэнце и приехать не смог, — так он сообщил.
На этом месте нью-йоркский дневник прерывается больше чем на два года, возобновляясь в начале 1955-го. ЛМС покинул квартиру на Корнелиа-стрит и перебрался к Аланне, на Риверс-драйв. Дом в Мистик („Мистик-Хаус“, как он его называл) создавал горячо любимый ЛМС контраст Нью-Йорку. ЛМС продолжал управлять галереей „Липинг и сын“, однако в неустойчивом перемирии между ним и Морисом начали обозначаться признаки напряженности.]
1955
Мистик-Хаус. Теплый солнечный день. Вполне мог бы быть летним. Кизил в цвету. Сижу в саду, притворяюсь, будто читаю газету, а на деле, только и думаю, что о первой сегодняшней выпивке. Незадолго до 11-ти иду на кухню и открываю банку пива. Вокруг никого, поэтому я делаю пару больших глотков и доливаю банку бурбоном. Возвращаюсь с ней в сад и газета вдруг начинает казаться мне интересной. „Уже пьешь?“ — спрашивает Аланна самым ядовитым своим, неодобрительным тоном. „Господи-боже, всего-навсего пиво“ — протестую я. Эта порция помогает мне продержаться до полудня, в который я законным образом смешиваю „мартини“. Аланна выпивает одно, я три. За ленчем открываю бутылку вина. После полудня дремлю, потом спускаюсь на берег и брожу среди скал с детишками. Когда возвращаюсь домой, уже наступает время предобеденного скотча с содовой, может быть, двух. За ужином снова вино, после него — бренди, а там пора и в постель. Вот таким манером мне и удается пережить воскресенье на природе.