Няня для сурового папы
Шрифт:
— Очень здорово. Вы молодцы, девочки.
— Это всё Маша нас научила. Она худозница. Вон её лисунки, — Тася тыкает пальчиком в альбом с моими работами.
Я не успеваю среагировать, потому что Бурый оказывается у альбома первым, берёт его в руки и открывает.
— Отдайте! Это моё! — делаю шаг вперёд и пытаюсь выхватить альбом, но Бурый резко поднимает его вверх.
— Достанешь, Марья Алексевна? — хмыкает мужчина.
Я подпрыгиваю, но всё равно не дотягиваюсь.
— Это нечестно!
— А жизнь она вообще нечестная, Маш, — запрокинув голову назад, Бурый начинает рассматривать рисунки. Те, которые я девочкам не показывала.
В основном на них изображены люди. Их тела. Лица. Отдельные части тела. Моя гордость и одна из любимейших работ — женщина кормит грудью младенца.
У меня начинают гореть щёки, а дыхание застревает в горле, когда Бурый фокусирует свой взгляд на этом рисунке. А затем переводит его на меня.
— Это же охренительно, Маш.
Сердце замирает, будто пытается вобрать в себя как можно больше крови, а потом с силой бьёт по рёбрам.
— С…пасибо… Верните, пожалуйста… Это моё…
Бурый медленно опускает руки и протягивает мне альбом, пока я заново пытаюсь научиться дышать.
— И правда, художница, Марья Алексевна.
Как-то я не заметила, что мы настолько близко стоим. Сейчас моя грудь касается руки мужчины. И его запаха становится слишком много. Дрожащими пальцами я забираю альбом и тяжело сглатываю.
— Так… Любитель, — отвечаю тихо, затем убегаю в комнату и прячу альбом под подушкой.
Глава 15
Миша
— Заходи, дохлая, что застыла?
— Я не дохлая!
Подталкиваю Машу вперёд за поясницу, чтобы та уже прошла по предбаннику и дала нам с девочкам пройти.
Тася и Вася тут же подбегают к специальной деревянной скамье и начинают стягивать с себя верхнюю одежду.
— Нет, я не понимаю, мне что, обязательно идти с вами? — ворчит Маша, сильнее запахивая полы фуфайки, которую я ей одолжил на поход в баню.
— А ты дальше собираешься ходить грязной? Когда привезут бойлер — неизвестно. Доставка задерживается.
— Я не люблю баню!
— А чистой быть любишь? — вскидываю бровь, после чего начинаю стягивать с себя крутку. — Грязнулей быть плохо, Марья Алексевна. Ты Мойдодыра что ли не читала?
— Ты будес плохо пахнуть, — смеётся Тася. — И от тебя все разбегутся.
— Правильно, Тась.
— Я нормально обходилась обтираниями. Дождалась бы бойлера — не стухла бы за это время!
— Не собираюсь подавать детям плохой пример личной гигиены. Так что, давай, тепличная, хорош кабениться. Раздевайся и проходи внутрь.
Девочки, привыкшие хотя бы раз-два в неделю посещать именно баню, уже разделись, скинули грязное белье в корзину и побежали внутрь. В парную они без меня не зайдут, а вот погреться на скамье в зоне душевой они любят, пока я сам раздеваюсь.
Маша же продолжает упрямо стоять на пороге, вцепившись пальцами в фуфайку как в спасательный жилет.
— Можно я тут посижу?
— Нет, — качаю головой. — Раздевайся, Маш. А то я сам это сделаю.
— Чего?
— Раздену тебя, — хмыкаю, глядя на то, как хмурится лицо девушки.
— Ещё чего!
— Немытой ты отсюда не выйдешь. Я серьёзно.
— Господи, как с вами тяжело! — ворчливо выплёвывает девчонка и снимает, наконец, фуфайку. Вешает на вешалку, затем стягивает с ног валенки и встает на коврик.
— Дальше, Маш. Надо до купальника раздеться. Ты же надела купальник?
— Я-то надела. А вы, что, в одних трусах будете что ли? — спрашивает, наблюдая за тем, как я стягиваю с себя футболку.
— Нет, я сейчас надену фуфайку и пойду в баню в ней, — хмыкаю насмешливо. — Разумеется, я буду в трусах, что за вопросы? Или ты предпочитаешь, чтобы я их снял? Извини, но при детях я не имею привычки ходить голым.
Маша закатывает глаза и начинает снимать с себя джинсы.
— Очень смешно!
— Хотя если ты предпочитаешь, чтобы я просто обмотал бёдра полотенцем…
— Нет, не предпочитаю! В трусах нормально! — девчонка взвизгивает в панике и резко отворачивается, когда я расстегиваю ширинку на джинсах.
— Ну вот и договорились.
Маша стоит ко мне спиной и неспешно стягивает с себя одежду, а я почему-то не могу отказать себе в том, чтобы рассматривать её тонкую фигуру. Вроде ничего особенного, даже слишком худая, но меня торкает, когда она перекидывает волосы через плечо, и я вижу косточку позвоночника у основания шеи. Пальцы начинают гореть от желания провести по этой косточке, дальше вниз по ткани слитого купальника…
— Вы чего ещё в джинсах? — Маша поворачивается и смотрит на меня недоумённым взглядом, хлопая ресницами.
А я, млять, реально всё это время так и стоял с пальцами на ширинке и тупо пялился на девчонку, как какой-то сраный извращенец.
— Задумался просто, — отвечаю уклончиво и стягиваю уже всё-таки с себя штаны.
— О чём?
О чём?
— Да так… Интересно стало…
— Что именно?
Что, млять?!
Перебираю в башке информацию, которая неожиданно в бане могла меня настолько заинтересовать, что я перестал снимать штаны. Вспоминаю про рисунки и что так и не спросил Машу о них.
Громко откашливаюсь, доставая полотенца с деревянной полки и одно протягивая Маше.
— Насчёт рисунков. Хотел спросить. Ты рисуешь очень даже профессионально, но как я понял, на художника учиться не пошла. Почему?
Маша пожимает плечами.
— Была причина, по которой я поступила на другой факультет.
— И что же за причина?
— Личная, — девчонка вдруг краснеет.
Личная, значит?
Готов поспорить, что Машу этот её папик Кирилл в художку учиться не отпустил. Он наверняка либо из тех, кто вообще бабе работать не даёт, либо из борцов за перспективу. Бизнес рулит, творчество нет. Знаю таких. Только деньги считать умеют. Хотя с Машиным талантом она бы могла неплохо зарабатывать.