Няня для сурового папы
Шрифт:
— Сейчас намажем противоожоговой мазью. Пару дней и заживёт, — присаживаюсь на корточки и чуть оттягиваю ткань купальника, чтобы оценить характер повреждения. — Не так уж сильно. Чуть покраснело.
— А болит так, словно там кожу расплавило!
— Бедовая ты, Маша…
Дверь парной открывается и внутрь заглядывает Вася.
— Пап, что у вас тут происходит?
— У нас тут беда… В общем, второй заход в парную на сегодня отменяется… *** Примерно через полчаса, уложив девочек в постель, я подхожу к двери Машиной комнаты со специальной мазью в руках. Стучу и слышу в ответ тихое «Войдите!»
Маша лежит на постели, задницей кверху. На ней лёгкая сорочка, одеяло отброшено в сторону. Девчонка недовольно дует губы и бросает на меня хмурый взгляд.
Я тяжело вздыхаю.
— Войти можно? Я принёс волшебное лекарство от горящих задниц, — показываю мазь в руке.
Девчонка сильнее отклячивает нижнюю губу, но всё же кивает.
— Как у тебя так получается, а, Марья Алексевна?
— Не издевайтесь!
— Я не издеваюсь, — усмехаюсь, глядя, как девушка поджимает подушку под грудь. — Ты просто на самом деле косяк на двух ногах. Это же надо было умудриться споткнуться на ровном деревянном полу в бане и задом прямо в котёл угодить. — Вот если бы я не пошла в баню, то ничего бы не случилось. Так что, это вообще вы во всём виноваты! И все эти ваши провокации!
— Ну ладно. Я так я. Тебе баня совсем не понравилась?
— Элемент с котлом однозначно был лишним.
Я ржу.
— Не гунди, бедовая. Давай намажу тебе твою новую рану. Знаешь, а это может войти в привычку, — улыбаюсь, стараясь приободрить девчонку.
— Не надо ничего мазать! Я сама! — качает она головой и неожиданно сильно краснеет.
— Да ладно тебе, что я задниц голых не видел? — сажусь на постель рядом с Машей. Она чуть отодвигается.
— Мою не видели!
— Твою как раз видел, — выгибаю бровь, на что получаю ещё один недовольный взгляд.
— Вы… просто ужасный человек! Самый настоящий хам и наглец!
— Какой есть, — пожимаю плечами. — А если серьезно, то нужно наложить специальную заживляющую повязку. Сама ты это не сделаешь. Я хочу просто помочь.
Показываю Маше повязку с перуанским бальзамом.
Девчонка вздыхает, тянется к одеялу, прикрывает ноги примерно до середины задницы, затем дрожащими пальцами поднимает сорочку.
У меня воздух из лёгких вышибает, когда я понимаю, что на ней нет белья. Хотя это не должно меня удивлять, ведь лишнее трение об ожог — это очень больно. Тем не менее, некоторое время я не могу сделать вдох, обводя глазами верхнюю обожженную часть маленькой аккуратной попы, двух ямочек внизу поясницы и плавного изгиба позвоночника.
— Ну, вы чего там застыли? — мычит Маша, уткнувшись подушкой в лицо. — Не издевайтесь, пожалуйста. Мне и так неловко.
Я откашливаюсь. Открываю упаковку с повязкой, а из тюбика выдавливаю немного депантенола.
Ещё чуть сдвигаю сорочку вверх, начиная плавно промазывать мазью место ожога.
— Ай…
— Прости. Придётся немного потерпеть.
Мягкая. На ощупь совсем не ощущается худой. Кожа нежная, даже пальцы покалывает. Мой взгляд продолжает блуждать по её телу. Я как больной пользуюсь случаем, что Маша пострадала, и теперь я могу без зазрения совести пялиться на её задницу.
Звездец ты докатился, Бурый…
Осторожно накладываю повязку и пластырем заклеиваю по краям.
Взгляд неожиданно цепляется за небольшие шрамы на линии позвоночника. Я ещё отодвигаю сорочку вверх и вижу, что их несколько. Провожу по ним пальцами.
— Вы закончили? — Маша оборачивается через плечо и вопросительно смотрит на меня.
— А.. Да, — аккуратно опускаю сорочку и подтягиваю одеяло вверх, накрыв бёдра девушки. — Это будет ужасная ночь, — кряхтит она, переворачиваясь на бок. — Вряд ли я уснуть смогу.
Кладу мазь, остатки повязки и пластырь на тумбу.
— Давай принесу обезболивающие? Полегче станет.
— Если вам не трудно… Кивнув, иду на кухню, беру из ящика таблетки, наливаю стакан воды и собираюсь возвращаться обратно, но мешкаю. Не хочется эту бедовую одну оставлять. Так и будет там дуться и скулить теперь. Боль от ожогов достаточно долго не проходит.
Цокнув, подхожу к холодильнику и достаю из морозилки ведёрко шоколадного мороженого. Затем возвращаюсь обратно в спальню к Маше.
— Держи, бедовая, пей. Две таблетки.
Маша приподнимается, достаёт две таблетки кеторола и запивает водой.
— Спасибо. А это что? — тыкает пальцем в ведёрко.
— Это чтобы жопа быстрее заживала, — хмыкаю и усаживаюсь на пол рядом с Машиной кроватью. Протягиваю ей одну ложку, затем открываю мороженое.
— У фанатичного ЗОЖника в морозилке мороженое хранится? Вы его по ночам втайне от детей едите?
— Сейчас довыпендриваешься, я его обратно отнесу.
— Нет-нет! Давайте сюда! — хватает ложку и зачерпывает большую порцию мороженого. — Хоть какая-то радость на сегодня.
Довольно улыбается, облизывая ложку.
Я тоже зачерпываю немного, не переставая наблюдать за Машей.
— Слушай, вопрос можно?
— Какой?
— У тебя шрамы на спине. Я видел, когда повязку накладывал. Откуда они?
— Операцию в детстве делали на позвоночник, — пожимает плечами Маша.
— Что за операция?
— Обычная.
— Маша!
— Мы с сестрой в аварию попали, — выдавливает нехотя. — И до шести лет я была прикована к инвалидной коляске. Потом мне сделали сложную операцию на позвоночник. Ещё несколько лет реабилитации после, прежде чем я стала снова ходить. Наверное, я поэтому вся такая иперактивная. Ну, знаете, на месте не сидится, — вертит ложкой. — Я как бы восполняю утраченные активные годы детства.
— Перевосполняешь я бы сказал. Косяки по углам собираешь. Даже там, где нет углов.
— Не начинайте! — она снова тянется к мороженому и зачерпывает ещё.
— Девочкам смотри не скажи, что мы тут мороженое жрали.
— Я — могила, — Маша проводит пальцами у рта, как бы закрывая его на замок.
— В твоём исполнении фразочки про могилу даже как-то страшно звучат.
— А вам лишь бы поржать. — Ну, это святое.
Мой взгляд падает на мягкую игрушку медведя, которая лежит на Машиной подушке.