Нью-Йоркские Чайки - Повести
Шрифт:
Он понимал и так. Джефф был родной, знакомый, из падших; хоть он
– еврей из Кентукки, а она – молдаванка, с примесью цыганской крови, из
Бессарабии. Какая, впрочем, разница, кто откуда, из какого городишки, –
кентуккийского или бессарабского? Важно, с кем тебе хорошо.
А Стелле, надо сказать, в последнее время намного лучше быть одной
или в компании с этим несчастным поваром, чем с тем блестящим
ненормальным режиссером, которого она, по правде сказать,
побаиваться.
66
Она видела зажигалку, оттягивающую карман рубашки Джеффа. Но,
чуткая, не хотела обрывать ему кайф, это плавное падение в бездну.
Подошла к плите, повернула ручку, и после мелкого треска конфорка
вспыхнула цветком. Таким голубым васильком. Или пионом, что когда-то
росли во дворе возле их дома. Прикурив, так вкусно затянулась, проглотив
дым, что кадык спустился по ее горлу. Да, все люди разные: одному нужно
уколоться и молча блаженствовать. А вот ей, после кокаина, нужно
обязательно закурить и говорить.
Она ходила по всей кухне, зачем-то поднимала крышки кастрюль,
переворачивала черпаки:
– Я ненавижу, ненавижу его и все его кино! Он хочет превратить меня
в Кармен. Он, по-моему, забыл мое настоящее имя. Ты не представляешь
себе, что он заставляет меня выделывать: проползать между острых камней
с каким-то дурацким мешком в руках, еще и по колени в воде! Я должна
часами сидеть якобы за швейной машинкой, до онемения в спине. Драться
ножами! – с этими словами она сняла висящий на крючке длинный
кухонный нож и замахала им перед собой. Разгорячившись, метнула дикий
взгляд на Джеффа. – А теперь он хочет, чтобы я научилась танцевать
фламенко. Даже как-то раз повел меня в танцевальную студию.
Стелла уже находилась в коридорчике возле туалета. На стене там
висело большое зеркало. Перед зеркалом Стелла выгнула спину и слегка
подала вперед плечо. Завела назад напряженные руки с плотно прижатыми
пальцами и...
– Та-та-ра-та... – сделала несколько резких взмахов руками. Да-да, так,
именно так. Перед ее мысленным взором стояла сцена из «Эль Сида», где
Софи Лорен исполняет фламенко. Великолепная, незабываемая сцена...
Кокаин работал отменно: ничто не могло перебить необычайную
легкость, охватившую все естество Стеллы.
67
– Он заставляет меня часами слушать музыку Бизе! – говорила она,
взяв со стола дуршлаг. – Меня уже бросает в дрожь от тех скрипок, от того
«тай-та, тарай-та-та».
–Это из «Кармен», что ли? – тихо, словно проснувшись, спросил
Джефф, заслышав знакомую мелодию.
– Да, из «Кармен», откуда же еще, – Стелла шла по центру зала, держа
над головой дуршлаг, как шляпу. Вдруг покачнулась, в голове ее что-то
помутилось:
– А-а!!! – и полетела на пол. – Видишь, какие муки приходится
терпеть, – пожаловалась она, вставая и поглаживая бедро под сарафаном.
Сунула пальцы в прорезь скрытого карманчика и извлекла оттуда несколько
целлофановых пакетиков с порошком, дабы убедиться, что они целы.
Джефф жадно смотрел на эти пакетики с героином, не отрывая от них
глаз.
– Десять баксов за каждый, – прозвенела Стелла, потрусив, как
колокольцами, пакетиками над его головой...
...– Я люблю, понимаешь, люблю его, люблю и боюсь. У меня никогда
не было мужчин, вернее, я имела их столько, сколько зернышек в этих
консервных банках с кукурузой. Я не помню ни их лиц, ни их имен, ни чего
они от меня хотели... Но я никого не любила, понимаешь, никого никогда не
любила, даже своего бывшего мужа, от которого у меня ребенок... – она
вытерла слезу. – Но этот черт хочет моей любви! И я тоже этого хочу... Я
мучаюсь ужасной бессонницей. Прихожу на уборку и запираюсь в ванной,
якобы там что-то мою, а на самом деле сажусь на тазики с грязным бельем,
чтобы хоть чуточку поспать.
Она плюхнулась в кресло, снова закурила:
– Будто я не знаю, чем все закончится? Он мной попользуется, а потом
бросит. Что тогда у меня останется в жизни? У меня же больше ничего нет,
кроме этих съемок. Что вообще у меня было хорошего в жизни? В семье
68
меня никогда не любили. Для родителей я была, как мусор, они были
помешаны на моем младшем брате Ромке...
Джеффри сидел рядом, тоже курил, как будто внимательно слушал, но
часто закрывал глаза, и зажженная сигарета выпадала из его пальцев.
За окнами уже серело. А в кухне было по-прежнему светло от ламп.
Но яркие лампы не могли одолеть наползающую отовсюду тьму, и
дым, и мрак.
– Неужели ты ни разу ему не дала? – спросил он.
Согнувшись, Джефф поглаживал пальцем место от укола на ноге, где
под волосками засохла струйка сбежавшей крови. Ему почему-то
становилось жарко. Не так жарко, как должно быть от героина, а иначе, как-
то нехорошо. Ватки с кровью, шприц, ложка, покрытая нагаром, валялись
на столе. Он подумал, что хорошо бы сейчас добавить обороты