Нью-Йоркские Чайки - Повести
Шрифт:
старых плитах нагар толщиной в палец, в темной кладовке штабеля
консервных банок одной только вареной кукурузы и фасоли. Словом,
обстановка не ресторанная.
Да и сам Джефф никак не похож на рекламных поваров в
белоснежных колпаках с ямочками на румяных щеках. Но его движения –
точные, исполненные пластики. Это заметно, когда он, скажем, возле
раковины счищает нагар с кастрюли или соскребает со сковородки
приставшие обжарки: «вж-жик!
бороду песенки в стиле кантри или фолк. Когда Джефф в духе – если день
прошел легко или вечером ждет что-то приятное – под напев из Боба
Дилана или Джонни Кэша даже может пуститься в пляс, с учетом,
разумеется, ограниченного пространства между раковиной и плитой и
занятости рук ножом или мочалкой.
Все вроде бы хорошо, но... В последнее время что-то изменилось в
поваре иешивы. Почему-то все реже он поет и настроен отнюдь не
философично. Напротив, часто хмур и чрезвычайно раздражителен.
ххх
Голоса сверху смолкли. Студенты, прочитав последнюю молитву
перед уходом, сложили на столах полосатые талесы, рассовали по шкафам
книги и, шаркая по полу ботинками, покинули этот храм науки. Следом за
ними ушли и два учителя: один согбенный, старый, с тонким голоском и
61
обмякшим лицом; другой – молодой, недавно вернувшийся из Израиля, где
набирался знаний по хасидизму и укреплялся верой в скорый приход
Мошиаха.
Ни души в иешиве. Тихо.
Джеффри, отвечающий не только за питание студентов, но и по
совместительству выполняющий некоторые обязанности завхоза, прошелся
по пустым коридорам, прикрывая двери классов, сопровождая вход в
каждую дверь прикосновением пальцев к мезузам. Подобрал талес, кем-то
небрежно брошенный на стул и съехавший на пол. Все чаще он поглядывал
на часы, словно спешил куда-то или кого-то ждал. Хотя порядок, в общем-
то, наведен, и можно спокойно отправляться домой. Но Джеффри почему-то
не уходил.
Возле книжного шкафа что-то заставило его замереть. Нет, не книги
притянули внимание повара иешивы, не буквы древнего иврита. И вовсе не
собирался он сейчас читать мудреные комментарии к «Торе», хоть, может,
там и таятся ответы о будущем Джеффа. Не книги заставили его застыть у
того шкафа, не книги.
Замерев, смотрел он на свое отражение в стекле дверцы. Свет с улицы
проникал сквозь окна косыми лучами заката, и в силу какого-то сложного
эффекта преломления лучей отражение в стекле получалось объемным, как
на голограмме.
измерение пространства, между стеклом и книгами, и сквозь этот призрак в
ермолке и с всклокоченной бородой просвечивали золотистые древние
буквы. Но стоило хоть чуть-чуть изменить угол, отражение пропадало, и на
стекле был виден лишь слой пыли. Жутковатый холодок сбежал по его
спине...
Настоящий дух с Того света! Словно очнувшись, Джефф махнул
рукой, отвернулся и посмотрел на часы. Решительно полез в карман за
мобильником. Его пальцы в поисках нужного номера стали подрагивать.
62
Нетерпение, даже злость сквозили в этом. Вдруг он – и это уже было
совершенно непонятно – начал сильно дергать свою бороду. «Спокойно.
Спокойно». Найдя, наконец, нужный номер, надавил кнопку. На звонок его,
однако, никто не ответил.
– Дерь-мо! S-shit! – произнес он сипловатым голосом ругательства,
вовсе не приличествующие месту для изучения иудаизма.
«Давай, Джефф, давай! Каждый день нарезай здесь хлеб, мой посуду,
подметай полы. Почему я должен это делать, почему?! Когда-то в
концертных залах мне аплодировали сотни зрителей, подносили цветы.
Джеффри Гордон – восходящая звезда с редким колоратурным сопрано!
Гордость семьи... И кто я теперь? Безголосый, всеми презираемый повар!
Завхоз, без настоящего и без будущего. Почему я должен унижаться перед
ребе, притворяться, изображая из себя ревнивого хасида? Получать жалкие
подачки от синагоги. И за это быть благодарным Богу? Барух ашем? Fuck
you!..»
Лицо его пошло пятнами. Он перемещался по комнатам, хлопая
дверьми, обрушивая ругательства, обращенные неизвестно к кому. С
прикуренной сигаретой спустился по лестнице в туалет, но бросил сигарету
в писсуар и так, с расстегнутой ширинкой, вышел, не отлив ни капли.
Вдруг понял, как сильно он ненавидит Эстер. Вот кто виновник всех
его бед! Эстер – истеричная самка, жадная, хитрая. Опутала его своими
цепями, ласками своих пухлых рук, своим звонким смехом, своими
лживыми крокодильими слезами! Еще и повесила ему на шею, как ярмо,
своего тупого сына. «Дебил!» – воскликнул Джеффри, ударяя в дверь ногой,
и непонятно к кому – Мойше или самому себе – было обращено это
оскорбление. Эстер все равно ему не доверяет. Сколько бы он ни делал для
нее, она за ним следит, смотрит на его руки – нет ли там следов от уколов,