Ньюгейтская невеста

Карр Джон Диксон

— Это произошло в Гайд-парке со стороны Пикадилли вечером 5 мая, — сонным голосом начал Даруэнт. — Было почти восемь, и уже темнело. Я прогуливался в одиночестве. Вокруг ни души. Франты с Пикадилли, должно быть, уже сели обедать, не собираясь вставать из-за стола до двенадцати или часу ночи. Если помните, с этой стороны парка находится белая деревянная ограда, как на ипподроме, с широким въездом для карет. Углубившись в парк ярдов на десять, я увидел эту чертову карету.

Даруэнт заколебался. Преподобный Хорас, видя, что заключенный находится в полудреме, остерегался прерывать его.

— Она выехала мне навстречу из-за деревьев, погруженных в сумрак, словно из призрачной

страны. Это был не наемный экипаж — ярко-голубая карета, с золочеными панелями, как мне показалось, с каким-то гербом на дверце и запряжена великолепной парой гнедых. Но кучер отнюдь не напоминал архиепископа в парике, как обычно бывает. Это был худощавый, скверно одетый человек в шляпе с низкой тульей и лицом, обмотанным шарфом до самых глаз. Меня не напугало это зрелище — я всего лишь удивился, что такой странный кучер сидит на козлах великолепного экипажа и что кому-то пришло в голову ехать по парку в такой час. Шагнув в сторону, чтобы пропустить карету в направлении Пикадилли, я продолжал идти по траве, насвистывая. Я чувствовал себя счастливым и не слышал, как карета остановилась и кучер приблизился ко мне сзади, пока он не заговорил сквозь шарф: «Вы готовы?» — «Готов к чему?» — спросил я и только собрался повернуться, как удар по затылку лишил меня чувств. Я рухнул наземь, как Молине, когда его нокаутировал Том Крибб [33] .

33

Крибб Том (1781 — 1848) — знаменитый английский боксер. 1 февраля 1809 г. нокаутировал американского чернокожего боксера Томаса Молине.

Даруэнт опять помолчал. Затем вздохнул и вопросительно взглянул на священника:

— Вы находите мою историю невероятной?

Ординарий облизнул губы. Взгляд его широко открытых светло-голубых глаз был печальным.

— Я не сомневаюсь ни в одном вашем слове, — ответил он. — Фактически...

— Да, падре?

— Я живу среди грехов и преступлений в этом месте, где даже бедняга, заключенный в тюрьму за долги, стучит чашкой о дверь, выпрашивая милостыню. — В голосе преподобного послышалось отчаяние. — Мои обязанности? Кто знает, в чем они? Могу лишь сказать вам, что другие люди тоже видели вашу призрачную карету и даже ездили в ней.

В сердце Даруэнта шевельнулось жалкое подобие надежды, но ординарий тут же остудил это чувство, взмахнув рукой.

— Пожалуйста, ни о чем меня не спрашивайте. Продолжайте!

Пожав плечами, Даруэнт вновь приложился к бутылке.

— Я пришел в себя, лежа на подвесной койке в карете, с крепко связанными руками и ногами, хотя сами веревки не были жесткими, с завязанными глазами и даже с затычками в ушах. Не хватало только кляпа во рту. Тем не менее я знал не только то, что нахожусь в карете, но и то, куда мы направляемся. Карета проехала девять миль, доставив меня к дому неподалеку от Кинсмира, в Букингемшире. Это был сельский дом Фрэнка Орфорда — точнее, его отца, старого графа. Других таких домов нет на расстоянии пятидесяти миль от Кинсмира.

Позвольте мне опустить причины, по которым я это определил. Меня тошнит от этой истории, и я постараюсь изложить ее вкратце.

Как мне показалось, двое вытащили меня из кареты перед домом, подняли по ступенькам к парадному входу и поставили на ноги в холле, слегка развернув вправо. Воображение подсказало мне, что я стою перед дверью. Веревки на ногах разрезали ножом, после чего меня толкнули к открывающейся двери, которая задела мою правую руку.

У меня создалось впечатление, что мои провожатые — если их было больше одного — застыли как парализованные. Рука, толкающая меня в спину, стала неподвижной. Насчитав восемь ударов сердца, я, несмотря на чертовы затычки, услышал женский крик.

Даруэнт потянулся к бутылке.

Преподобный Хорас Коттон не отрывал взгляда от грязного пола.

— Женский? — переспросил он.

— Могу поклясться!

— А потом?

— Внезапно чары разрушились. Меня снова толкнули вперед, и я споткнулся о ковер. Веревки, стягивающие руки за спиной, быстро разрезали, но к тому времени, как я сорвал повязку с глаз и выдернул затычки из ушей, двери позади меня закрыли и заперли.

Я находился в продолговатой комнате с высоким потолком и стенами, оклеенными красно-золотыми обоями. Пол покрывал превосходный турецкий ковер. Лицом ко мне, за отделанным черепаховым панцирем письменным столом в центре комнаты, сидел Фрэнк Орфорд. На столе перед ним лежала шелковая черная маска.

Я с трудом его узнал. Мы не были особенно близки в Оксф... в дни моей юности.

Он сидел на стуле с высокой спинкой, держа голову прямо благодаря до такой степени накрахмаленным воротнику рубашки и белому галстуку, какие носят все щеголи, что человек не может видеть собственные туфли. Впрочем, Фрэнк Орфорд не мог видеть вообще ничего, хотя смотрел прямо на меня.

На нем был парчовый халат переливчатого голубого цвета, подходящий для его костлявой фигуры. Современная французская рапира пригвоздила его к спинке стула — окровавленный клинок торчал сзади более чем на два фута, а темное пятно расплывалось по халату.

Как бы вы поступили на моем месте, духовный наставник?

Думаю, Фрэнк умер за несколько секунд до моего появления в комнате — мне показалось, я видел, как дернулись его веки. Над головой у него висела огромная люстра, в которой было только две или три свечи — скупость Фрэнка и здесь давала о себе знать. На столе стояла ваза с апельсинами, выглядевшими так, словно их протыкали ножом.

Я стал колотить в запертую дверь, крича: «Кто вы? Что вам нужно? Почему меня привезли сюда?» Но ответа не последовало.

В передней стене были два окна, наглухо закрытые ставнями. На третьем окне, в боковой стене позади тела Фрэнка, ставней не было. Луна уже взошла, и я увидел лужайку около Кинсмир-Хаус, а на ней мраморную статую бога Пана, которую мог узнать в любое время.

Повторяю — никакой дуэли не было. Никто не дерется на дуэли сидя за столом, с пустыми руками и скучающей усмешкой, оставшейся даже после смерти. К тому же, когда в конце прошлого века наши отцы перестали носить шпаги, они тотчас вышли из моды в Англии и используются только для упражнений в фехтовании. Дерутся теперь на пистолетах.

Я говорил вам, что являюсь учителем фехтования и держу школу возле театра «Ковент-Гарден» [34] , где имеется пара французских рапир? Фехтование сейчас в моде, причем многие занимаются им в нетрезвом виде, а это оружие не так опасно, как настоящая шпага...

Стоя в комнате с пригвожденным к стулу Фрэнком при тусклом свете свечей, я мог думать только о бегстве. Но в этот момент послышался голос.

Я не знаю, откуда он исходил. В комнате не было никого, кроме меня и Фрэнка. Голос произнес громким шепотом: «Он не должен подходить к окнам!»

34

«Ковент-Гарден» — обиходное название Королевской оперы, находящейся в одноименном районе.