О библиотеках
Шрифт:
Глава IX
Украшение библиотек слоновой костью и стеклом. Шкафы, полки, столы, сиденья
Я довел до конца рассказ о библиотеках и выделил те из них, которые не поглотила вечность. Я хочу подчеркнуть, выделил лишь немногие из многочисленных, «каплю из ведра», как гласит древняя пословица. Однако, этого достаточно для побуждения к деятельности и для примера. Не следует ли добавить пару слов об их украшении и оснащении? Пожалуй, сделаю это. По словам Исидора{228}, «более опытные архитекторы полагали, что не следует золоченые своды возводить над библиотеками, и делать полы не мозаичные, но из каристийского мрамора, поскольку блеск золота утомляет, а зеленоватая свежесть каристийского мрамора{229} восстанавливает зрение». Замечательно это его суждение, или тот источник, из которого он его почерпнул. Ведь из-за блеска, это и мне хорошо известно, утомительно водить пером, тогда как зеленый цвет, очевидно, помогает глазам восстанавливать силы. Боэций{230}, кроме того, в «Утешении»{231} добавляет: «стены украшались стеклом и слоновой костью»{232}. Почему
Глава X
Изображения ученых мужей, устанавливаемые в библиотеках согласно заслуживающему похвалы обычаю, берущему начало от Азиния
Но, по моему суждению, наилучшее и достойное подражанию украшение, которое ныне еще не применяют, это изображения или статуи ученых мужей, поставленные перед полками с книгами. Разве не было такое украшение прекрасным и привлекательным для глаз и рассудка? Ведь нас естественно влекут к себе образы и изображения великих мужей, достойных памяти. Их тела, в которые был облачен их дух, кажутся обителями небожителей. Так и было. И ты видишь и вкушаешь творения Гомера{253}, Гиппократа{254}, Аристотеля{255}, Пиндара{256}, Вергилия{257}, Цицерона{258} в единении с образом самого автора. Повторяю, это прекрасно! Почему же ты, сиятельнейший предводитель, такому примеру не следуешь? Кажется, этот обычай был римский, стало быть, не все прекрасное происходит лишь от греков. Плиний высказал замечательную мысль (XXXV, гл. II): «Я полагаю, нет более счастливой судьбы, чем та, когда все желают знать, каков ты был. Автор этого новшества — Азиний Поллион, тот, о котором уже было сказано, что он устроил первую библиотеку в Риме, сделав человеческие достижения общим достоянием. Может быть, раньше, в своем великом состязании, украшали таким же образом библиотеки цари Александрии и Пергама, но мне о них трудно судить»{259}. Стало быть, зачинателем видится Азиний Поллион. Он, как передал Плиний (кн. VII, гл. XXX){260}, «в библиотеке, которая была первой доступной для всех в городе» (а не в мире, как переводят некоторые издатели, что является полным абсурдом){261} «распорядился поставить бюст М. Варрона{262} еще при его жизни». Вижу, как впоследствии та же почесть была оказана и другим, по личному расположению или по общему суждению, а именно — поэту Марциалу, который был столь славен, что (Введ. кн. IX){263} «Стерциний{264} пожелал образ его разместить в своей библиотеке». Но по большей части бюсты ставили умершим, чья слава по общему суждению делала их достойными обожествления. Плиний (Кн. XXXV, гл. II): «Не следует упускать из виду этот не столь древний обычай. Известно, что не только из золота и серебра, но также из бронзы устанавливают в библиотеках изображения тех, чьи БЕССМЕРТНЫЕ ДУШИ говорят с нами в этих местах, а также тех, чьих книг там нет, и даже присутствуют изображения тех, чьи портреты, к сожалению, не сохранились»{265}. Он называет инициатором этого новшества Поллиона, который ставил изображения по большей части из металла, но добавлю, в частных библиотеках также из гипса (из него, разумеется, делались копии).
Ювенал{266}:
Вовсе невежды они, хотя и найдешь ты повсюду гипсы с Хрисиппом{267} у них…Даже, как я предполагаю, были живописные портреты на досках; и может быть, портреты помещались на обложках книг. Сенека (Об успокоен. души): «Собраны лучшие и портретами своих божественных авторов запечатленные труды»{268}. Светоний в [жизнеописании] Тиберия (Гл. LXX): «Он поместил в общедоступных библиотеках их сочинения и портреты среди древних и современных авторов»{269}. Плиний в своих письмах{270}^ «Геренний Север{271}, ученейший муж, сильно возжелал поставить в своей библиотеке бюсты Корнелия Непота{272} и Тита Аттика»{273}. Стало быть, имелись и те, и другие, как статуи, так и портреты. Плиний также пишет о Силии Италике: «Он владел в этих местах многими виллами, и везде у него были библиотеки, а в них — много статуй и портретов, не только тех авторов, чьи книги у него имелись, но и тех, кого он почитал, прежде всего — Вергилия»{274}. Вописк в [жизнеописании] Нумериана{275}: «Его ораторское искусство было столь совершенно, что было предложено исполнить ему статую для установки в Ульпиевой библиотеке не только как Цезарю, но и как оратору, и чтобы была надпись: НУМЕРИАНУ ЦЕЗАРЮ СИЛЬНЕЙШЕМУ ОРАТОРУ СВОЕГО ВРЕМЕНИ»{276}. Но и Сидоний, заслуженно гордясь своей статуей, замечает:
Когда-то [форум] Нервы Траяна{277} видел Надписи за пьедесталом статуи моей прочной, Запечатленной среди писателей обеих Библиотек{278}.Он заявляет, что статуя его принадлежала и Греческой библиотеке, и Латинской. Кажется очевидным, что такие вот меньших размеров статуи или бюсты писателей размещались вдоль стен, напротив их книг. Ювенал: «Бюстам Клеанфа прикажет стеречь свои книжные полки»{279} . Древнее двустишие, что посвящено бюсту Вергилия на его могиле, сообщает об этом же обычае:
Ничто на свете не способно нанести ущерб такому поэту Чью славу хранят песни и стены{280}.Это означает, что живым кажется тот, кто живет в своих книгах и изображениях своих. Отсюда и настенные медальоны, упоминаемые Цицероном в письме к Аттику{281}. И ныне библиотеки украшаются медальонами, изображающими если не авторов, то богов.
Глава XI
Заодно, пользуясь случаем, об Александрийском Музее. Ученые мужи, имевшие там кров, а также окормляемые для общего блага. Цари и императоры, кои о нем имели попечение
И право же, более к тому, что было сказано о библиотеках, что заслуживало бы называться ἀξιόλογα (достойным речи), ничего добавить не могу. Скажу только об одном, порожденном ими детище. Ведь если бы были только одни библиотеки, заявляю я, то либо редкий гость, либо вовсе случайные посетители туда бы заглядывали, к чему такое скопление народа? И были бы там «плодотворные ученые изыскания», как призывает Сенека?{282} Это также предусмотрели правители Александрии, и единовременно с библиотеками они обустроили Музей{283} (так называли будто бы храм Муз), где занятия имели мужи, преданные Музам и от других забот свободные. Мало того, от забот житейских и добычи пропитания свободные, так как все блага даровались им за счет казны. Прекрасное учреждение! О нем один только Страбон превосходно пишет (Кн. XVII){284}: «Музей является частью помещений царских дворцов; он имеет место для прогулок{285}, экседру{286} и большой дом{287}, где находится общая столовая{288} для ученых, состоящих при Музее. Эта коллегия ученых имеет не только общее имущество, но и жреца — правителя Музея, который прежде назначался царями, а теперь Цезарем»{289}. Первое, что он сообщает: Музей был одной из дворцовых построек. Надо думать, цари пожелали присоединить и подчинить его себе, чтобы в близости и наготове были те ученые мужи, с которыми они могли бы вести беседы, когда пожелают, для приобретения и закрепления знаний. Там были портики и экседры, первые — более для телесных упражнений, вторые — для духовных, где заседающие могли диспутировать и рассуждать. Был и дом, с общей для них казной и трапезой, что еще Филострат{290} подтверждает, рассказывая о Дионисии{291}, получившем место при Музее, и добавляет (В жизнеописании Дионисия Милезийского): «Музей же есть трапеза египетская, которая собирает всех писателей со всей земли»{292}. Хочу, чтобы слова эти были как следует оценены: «всех, со всей земли». Не правда ли, их число было немалым, и расходы на них требовались немалые? Это и Тимон Силлограф{293} показывает, хотя и порицает, по своему обыкновению:
Много теперь развелось в краю многолюдном Египта Книжных ученых тычин, грызутся они беспрестанно В птичьей корзинке Музея{294}.То же в пересказе Афинея (Кн. I): «Он [Тимон] называет Музей плетеной корзиной, в которой откармливаются философы, словно редкие птицы»{295}. Он называет их философами, но Страбон говорит более обобщенно: «писатели и ученые мужи», весь род, без сомнения, ставя в равное положение. Но говорит — «мужи», не имея, следовательно, в виду подростков и юношей, которые там обучались на смену ученым (как принято сегодня). Совсем нет. Но разве имелись где-либо еще такое вот вознаграждение и такой почетный достаток для ученых, кроме, пожалуй, Афин, где за заслуги перед государством полагался бесплатный обед в Пританее?{296} Где вы, князья? Кого из вас обжигает и воспламеняет столь славный огонь подражания? Но, продолжает Страбон, по выбору царей или императоров утверждался «жрец». Следовательно, у него был весьма высокий сан, ежели он самим Цезарем избирался. На какие еще должности избирал самолично Цезарь? Вот что пишет Филострат в жизнеописании софиста Дионисия: «Император Адриан наместника, или префекта избирал не подлого происхождения, но назначал его из тех, кто был приписан к всадническому сословию, равным образом как из тех, кто в Музее окормлялся»{297}. Так же о Полемоне{298}: «Причислил его Адриан к содружеству Музея, к египетской трапезе»{299}. Но замечу, что у него написано κύκλῳ, «кругу» (каковое [выражение] я, со своей стороны, перевел — «содружеству»). Как я полагаю, оно обозначает, что ученые, прежде чем были избраны, уже составляли некое содружество людей выдающихся. То есть, прежде чем для кого-либо из них оказывалось свободным место. Однако их питала надежда, что они, затем, по порядку, его займут. Я добавлю, что таковой обычай и ныне князья, раздавая благодеяния, сохраняют. Афиней также вспоминает о дарах, принесенных правителем, когда говорит «о некоем Панкрате{300}, поэте, с изрядной долей таланта польстившем Адриану, восхвалив его Антиноя»{301} (Кн. XV). «Этот поэт, отмечает он, мелочно польстив, был удостоен кормления в Музее»{302}. Также много сообщают о положении и статусе Музея Страбон и прочие авторы. Да будет позволено добавить, что совсем не пустую и безмятежную жизнь вели обитавшие там мужи (как бы они могли так жить, будучи у всех на виду?), но проводили время в писательском труде, в диспутах, в чтении. Так, Спартиан{303} передает, что «Адриан задавал ученым Музея много вопросов и с ними их обсуждал»{304}. Прибавь к этому из Светония, который в жизнеописании императора Клавдия{305} (Гл. XLII) пишет: «к прежнему Музею он присоединил новый, чтобы там ежегодно читались известные книги»{306}. Я завершаю, о сиятельнейший князь. И я призываю, чтобы ты, происхождения благородного, для всяческих великих дел рожденный, сопровождаемый славой, дальше вперед вот по этому пути ступал и, распространяя книги и просвещение, обессмертил в веках имя свое.
Подтверждение
Эта книга весьма достойна быть выпущенной в свет, поскольку, кроме рассказа о происхождении библиотек, она показывает их предназначение, каковые сведения могут послужить в качестве образца и побуждения к деятельности. Справедливо, если выбрать кого-либо из знаменитых авторов, Северин Боэций называл библиотеки надежнейшими пристанищами философии, ибо в них, вместе с образованным читателем, сама наука о вещах человеческих и божественных рассуждает.
Гвильельм Фабриций Новиомаг, апостольский и архиепископский цензор.
Список сокращений
Amm. Marc. — Ammianus Marcellinus (Аммиан Марцеллин)
Aul. Gell. — Aulus Gellius (Авл Геллий)
Athen. — Athenaeus (Афиней)
Boeth. Consolat. — Boethius [Boetius]. Consolatio Philosophiae (Боэций. Утешение философией)
Caes. — Caesar. ((Гай Юлий) Цезарь)
• De bell. civ. — De bello civili (О гражданской войне)
• De bell. Alex. — De bello Alexandrino (Об Александрийской войне)
Cedren. Comp. hist. — Cedrenus. Compendium historiarum ((Георгий) Кедрен. Обозрение истории)