О буддизме и буддистах. Статьи разных лет. 1969–2011

Жуковская Наталия Львовна

Его мягкий голос, его умный, проницательный взгляд, каждый его жест подкупали своей благородной простотой и, я сказал бы, величием; и еще было стыдно, что эти русские и евреи не понимали, с каким необыкновенным человеком они имеют дело.

Моя беседа с Ирелтуевым продолжалась не больше двух часов; мне было совестно, что я оторвал его от профессиональных обязанностей. Кроме того, нас то и дело прерывали. Вести систематическую беседу не было никакой возможности. Я ему задал целый ряд вопросов, он с своей стороны спросил о многих вещах, его интересовавших.

Его ответы и суждения меня убедили, что он в своей жизни много интересовался и о многом передумал. Он не только был несравненным знатоком тибетской медицины, но также был хорошо знаком с основами нашей европейской медицины. Он славился, как замечательный диагност, и это меня нисколько не удивляло, потому что в его глазах светился гениальный ум, и он определял характер болезни скорее по интуиции, нежели по ее симптомам. Вообще я должен сказать, что Ирелтуев на меня произвел впечатление настоящего умственного аристократа, и я чувствовал, что он вокруг себя создает атмосферу какой-то особой моральной чистоты.

Когда мы покинули Ирелтуева, простившись с ним чрезвычайно сердечно, я сказал Маланычу:

– Знаете, Ирелтуев удивительный человек: такого хорошего и благородного человека я редко встречал в своей жизни, хотя знал много прекрасных людей.

– Это общее мнение о нем, – заметил Маланыч. – Кто его ни увидит, чувствует тотчас его чистую душу. Он был бы настоящим святым, если бы его занятие врача не вынуждало его отдавать слишком много времени светским делам. У него нет отбоя от больных. К нему приезжают пациенты со всей Сибири» (глава 14).

Это далеко не единственные описания встреч с буддистами Бурятии, которые можно прочесть на страницах мемуаров М. А. Кроля. Многие его рассуждения о буддизме, особенно о буддийской философии, о цаме, о том, почему ламы не знают истории и обычаев собственного народа, с позиции сегодняшнего дня кажутся наивными и дилетантскими. Однако не следует забывать, что писал их в конце XIX в. не ученый, а политический ссыльный, весьма доброжелательно настроенный к местному населению и нутром сумевший понять, что за всем им увиденным, услышанным и описанным стоит глубокая, весьма интересная, хотя и не всегда понятная ему самобытная культура, которая у него, интеллигентного человека, вызывала глубокое уважение. Именно этим, прежде всего, интересны бурятские зарисовки в мемуарах М. А. Кроля.

К вопросу о награде, полученной Дамба Даржа Заяевым от императрицы Екатерины II

(опубликовано: Мир буддийской культуры. Материалы международного симпозиума. 10–14 сентября 2001 г. Улан-Удэ – Агинское – Чита, 2001. С. 82–87)

В последние годы о Дамба Даржа Заяеве написано и опубликовано достаточно много работ. И это не удивительно. Первый Пандито (Бандидо) Хамбо-лама бурят Д. Д. Заяев – личность выдающаяся не только в истории Бурятии, но и весьма неординарная для России в целом. Казалось бы, о нем известно все, и отыскать какую-либо новую информацию очень сложно. Тем не менее существуют и, наверное, еще долго будут существовать спорные моменты в его биографии, спорные с точки зрения того, что о них пишут в научной литературе. На одном из них я бы хотела остановиться.

Общеизвестно, что Д. Д. Заяев был избран делегатом от селенгинских бурят в состав так называемой Комиссии об Уложении 1767 г. – собрания представителей сословий России с совещательными правами, созданного для выработки нового свода законов. Взошедшая всего пять лет назад на российский престол Екатерина II хотела показать себя «просвещенной монархиней», считающейся с мнением всех своих подданных, даже из самых отдаленных территорий России, чьи наказы должна была выслушать и учесть созданная Комиссия.

Депутаты выбирались на основании Манифеста от 14 декабря 1766 г., где были изложены правила о выборах, первоначально их было избрано 518, но за 1,5 года работы Комиссии их число возросло до 580⁸⁸, включая замену тех, кто умер, и тех, кто отказался по болезни или занятости важными делами по месту основной государственной службы. Любопытно, что А. С. Пушкин, собирая материалы для своего исследования «История Пугачевского бунта», раскопал в архивах данные на 652 человека, которые в разное время были депутатами этой Комиссии⁸⁹.

Д. Д. Заяев как депутат имел команду, сопровождавшую его в течение всего периода работы в Комиссии: это были гецул Сонпил, зайсан Ч. Боноев и переводчик Н. Доржинаев⁹⁰.

Известно также, что в период пребывания Д. Д. Заяева в Москве и Петербурге «по требованию императрицы Екатерины II» им было составлено описание его путешествия в Тибет, совершенного им в молодые годы. Описание этого путешествия, названного учеными-источниковедами «хождением», перевел на русский язык и опубликовал А. Г. Сазыкин⁹¹.

Источники, описывающие пребывание Д. Д. Заяева в Москве и Санкт-Петербурге, приводят и такой интересный факт – награждение его Андреевским орденом. В русской художественной литературе и бытовой разговорной речи так называли высший орден Российской империи – Орден Святого Андрея Первозванного. Впервые эта награда упоминается в «Истории селенгинских монгол-бурят» – исторической хронике, составленной убаши Дамби-Жалсаном Ломбоцэрэновым в 1868 г., т. е. 100 лет спустя после состоявшегося награждения, если таковое имело место. Приведем дословно цитату из этого источника.

ВЗОШЕДШАЯ ВСЕГО ПЯТЬ ЛЕТ НАЗАД НА РОССИЙСКИЙ ПРЕСТОЛ ЕКАТЕРИНА II ХОТЕЛА ПОКАЗАТЬ СЕБЯ «ПРОСВЕЩЕННОЙ МОНАРХИНЕЙ», СЧИТАЮЩЕЙСЯ С МНЕНИЕМ ВСЕХ СВОИХ ПОДДАННЫХ, ДАЖЕ ИЗ САМЫХ ОТДАЛЕННЫХ ТЕРРИТОРИЙ РОССИИ, ЧЬИ НАКАЗЫ ДОЛЖНА БЫЛА ВЫСЛУШАТЬ И УЧЕСТЬ СОЗДАННАЯ КОМИССИЯ

«В это время началось правление Екатерины Второй. Для составления нового религиозного уложения для последователей религий империи она в 1767 г. пригласила в г. Москву представителей – депутатов различных религий. Среди приглашенных был Зая-лама. Он рассказал о своем хождении через Монголию и Китай в Тибет. Его деятельность получила одобрение. Зая-лама был назначен главным Бандидо Хамбо-ламой, получил удостоверяющую это грамоту с белой печатью, был награжден Андреевским орденом с правом ношения на шее за распространение религии в соответствии с законами русского государства»⁹². Эту же цитату приводят в своей совместной работе Ш. Б. Чимитдоржиев и Ц. П. Пурбуева, впрочем, никак не комментируя этот факт⁹³.