О Бялике
Шрифт:
* * *
Дать равноценный перевод Бялика мог бы только поэт, равный ему по таланту. На предлагаемый сборник надо смотреть лишь как на попытку заронить в сознание читателя некоторое представление о жизненных силах, таящихся в новой литературе древнейшего из живых языков.
Для перевода выбраны пять из шести крупных поэм и около трети меньших стихотворений. При выборе переводчик почти всегда руководствовался тем соображением, что красота формы непередаваема, а потому следует переводить только то, что и помимо формы, по самому содержанию, индивидуально, характерно, не похоже на обычные тона русской литературы. Поэтому далеко не все лучшее, что написано Бяликом, вошло в настоящий сборник. Далее, пришлось воздержаться от перевода некоторых "Песен света", как "Эльфы утра" и "У открытого окна"; рядом с "Зорями" они произвели бы в переводе впечатление
Переводчик стремился соединить верность смыслу подлинника с легкостью и удобопонятностью русского стиха; исключение представляют некоторые места "Сказания о погроме", давно переведенные и скорее подходящие к типу "вольного перевода". Необходимо, впрочем, отметить, что верность смыслу подлинника не всегда совпадает с буквальной точностью. Это особенно верно в отношении к еврейскому языку: в нем часто употребляются вошедшие в повседневный оби- ход библейские выражения, смысл которых, тесно связанный с библейским контекстом, совершенно не передается точным переводом. Вот пример. В "Песни Грозного" ("Свиток о Пламени") говорится в буквальном переводе следующее: "Понесите ее (песнь о Разгроме) в народы, рассейтесь среди проклятых Богом и сыпьте ее раскаленные угли на головы их". Сам по себе этот образ — сыпать раскаленные угли на головы тех, которые сильнее нас и в чьей земле мы скитаемся без защиты, резко противоречит общему тону этой песни, призывающей, напротив, сеять отраву и разложение исподтишка, незаметно и лицемерно. Все дело в том, что образ этот взят из Библии, и в уме еврейского читателя вызывает представление, совершенно отличное от буквального смысла. Он взят из притчи Соломоновой: "Если голоден враг твой, накорми его хлебом, и если жаждет, напой его водою; ибо раскаленные угли сыплешь ты на голову его" (Притчи, XXV, 22). Здесь изображена именно прикрытая, лицемерная месть, месть под видом услуги, т.е. то самое, что проповедует Грозный. Вот почему в русском переводе пришлось заменить этот образ другим.
Размер подлинника по большей части сохранен. Отступление от этого правила сделано для "Сказания о погроме": в подлиннике оно написано так называемым библейским размером, неуловимый ритм которого трудно было бы сохранить в русском переводе такой крупной вещи. Некоторое представление об этом размере дают переводы: "Глагол" и "Вот она, кара небес". "Свиток о Пламени" в подлиннике написан прозой. Переводчик не рискнул передать эту изумительно ритмическую и гармоничную прозу иначе, как белым стихом, построенным по образцу итальянского endecasillabo — с обязательным ударением на четвертом или шестом слоге; разнообразный, меняющийся ритм этого размера, может быть, до некоторой степени передаст тоническое падение оригинала.
В еврейском издании стихотворения распределены по отделам, сообразно содержанию, но в предисловии автор сам оговаривается, что "для стихов лучшим порядком является порядок хронологический, по времени написания". Этот порядок и принят в настоящем сборнике. Правда, одно из его преимуществ — картина постепенного совершенствования формы — исчезает при переводе; но остается другое — картина смены и нарастания настроений, картина внутренней жизни поэта.
З. Копельман.
О БЯЛИКЕ — СПУСТЯ ДЕСЯТИЛЕТИЯ
Открывающее этот сборник "Введение" В.Жаботинского было написано не позднее 1911 года, и потому биография поэта и очерк его творчества представлены в нем не полностью. Нам хотелось бы продолжить разговор о Бялике, но уже в свете исторической перспективы.
Бялик жил в Одессе до 1921 года. Основным источником его существования было книгоиздательство "Мория", к которому в 1906 году добавилась еще и типография. "Мория" выпускала преимущественно учебную литературу — обстоятельство, продиктованное не только тягой издателя к просветительству. Печатная продукция на иврите в те годы имела малый сбыт, и покупательский спрос был относительно высок лишь на учебники. Вопреки ожиданиям, предприятие Бялика приносило скромный доход, так как Бялик ни за что не желал поступиться своими издательскими принципами, которые формулировал примерно так: книги следует выпускать только после тщательного отбора при четком понимании цели каждого издания; они должны быть грамотно отредактированы, не должны иметь типографских ошибок, а оформление (шрифт, формат, обложка) должно отвечать содержанию и радовать глаз.
23
Chatiments —
Много времени, сил и души вложил Бялик в подготовку популярных изданий еврейских литературных памятников, которую вел совместно с доктором И. Х. Равницким. Так появились адресованные юношеству книжки библейских историй в переложении Бялика, а также сборники ивритской поэзии XII — XVIII веков и сборник афоризмов и изречений еврейских мудрецов, где им были написаны примечания и сопроводительные очерки. Особо следует отметить замечательное собрание извлеченных из Талмуда и [24] еврейских сказаний — [25] , известное под названием "Сефер ха-аггада" (1908 — 1909). Оно сразу же стало принадлежностью каждого маломальски интеллигентного национально ориентированного еврейского дома, выдержало множество изданий и продолжает переиздаваться и в нынешнем Израиле. Одесса в начале века была, наряду с Варшавой, городом еврейских писателей и еврейских издателей. Там жили писавший на идише и на иврите "дедушка" еврейской литературы Менделе Мойхер-Сфорим и писавший на идише Шолом-Алейхем, русско-еврейский поэт С. Фруг, ивритский поэт Ш. Черниховский, историк С.Дубнов, публицист Ахад-ха-Ам, историк и критик И. Клаузнер и многие другие деятели еврейской культуры. Там в десятые годы собралась плеяда молодых ивритских поэтов, для которых творчество Бялика было школой и образцом, — так называемое "поколение Бялика": Залман Шнеур, Яков Фихман, Яков Штейнберг, Давид Шимонович (Шим'они), Авигдор Ха Ме'ири (Файерштейн). Квартира Бялика в Одессе была местом паломничества еврейских пишущих юношей, и многих приветил бывший тогда в зените своей славы поэт, который умел распознавать крупицы дарования в первых незрелых опытах. В 1907 году Бялик выступил со статьей "Наша молодая поэзия", в которой с воодушевлением отозвался о ряде начинающих авторов, хотя их манера письма была новаторской по отношению к манере самого Бялика. Чуткость к чужому поэтическому слову и готовность помочь молодым войти в литературу парадоксальным образом сочетались в Бялике с качествами сурового редактора. Редактируя литературный раздел журнала "Ха-Шиллоах", Бялик не принял к публикации немало достойных произведений молодых авторов, а те, что принимал, подвергал жестокой редакторской правке. В результате такой политики ряд писателей и поэтов перестали обращаться в "Ха-Шиллоах", предпочитая более уважительное, как им казалось, отношение редакторов других журналов и альманахов.
Но дом Бялика был открыт всегда. Поэт любил поговорить, мог "загореться" по любому, самому случайному поводу и пуститься в рассуждения, которые очаровывали слушателей и необъятностью знаний, и буйством воображения, и сочной певучестью речи на украинском диалекте идиша, речи, сдобренной ивритскими, арамейскими и русскими оборотами и поговорками. Не удивительно, что многие спешили дома по памяти записать свои беседы с Бяликом, и эти заметки послужили впоследствии материалом для многочисленных воспоминаний о поэте.
Во время первой мировой войны Бялик, как мог, помогал ивритским литераторам: в качестве издателя давал им для заработка переводы, редактуру, корректуру; пользуясь своей известностью, просил для них помощи деньгами и вещами. В 1916 году, несмотря на то, что шла война, во многих странах отметили 25-летие творческой деятельности Бялика. Все, кто был сколько-нибудь заметен в еврейской культуре, выступили на страницах еврейской печати с поздравлениями, критическими статьями, стихами или эссе. Но в хоре восторгов и похвал тревожно и настойчиво звучал вопрос, который "уже десять лет" мучил читателей Бялика: почему "по середине жизненной дороги, в расцвете творческих сил, на вершине своих одолений, в зените всенародной славы, он вдруг оборвал свои песни"? (А. Гольдштейн. Молчание Бялика. "Еврейская Жизнь", 1916, № 14-15, с. 34).
К 1916 году Бялик, действительно, стихов не писал. Его постепенный уход в молчание начался после публикации поэмы "Свиток о Пламени" (1905). Она оказалась наиболее трудно доступной пониманию и, может быть, менее всех других произведений поэта была принята читателем. Тогда, в Одессе, ее осуждали за невнятность замысла, за искусственность и претенциозность, за рассыпающуюся композицию, за "модернизм". Настойчивое желание разгадать смысл символов" поэмы породило множество интерпретаций и три (!) ее перевода на русский язык.
Поэт, который, по-видимому, считал "Свиток о Пламени" вершиной своего творчества, был задет непониманием, не раз говорил о "слишком высокой октаве", а однажды — в беседе с Ха-Ме'ири — признал, что сорвался, "дал петуха". Больше ничего, похожего на "Свиток о Пламени", Бялик не писал. Стихи с тех пор стали появляться все реже, со временем одно-два стихотворения в год, иногда — ни одного. Он заживо хоронил свою поэзию, "сестру забытых святых книг". Современников мучила тайна молчания Бялика, одни объясняли ее душевным кризисом поэта, другие — реакцией на несостоятельность поколения, к которому были обращены его призывы.