О кораблях и людях, о далеких странах
Шрифт:
– Э-эй! Хейя-беси! Э-эй!
– И Тюте в такт хлопает в ладоши.
Так подгоняют грузчиков на другом берегу Африки.
Помощник штурмана не раз слышал этот крик в порту Дар-эс-Салам.
Здешние грузчики никогда не слышали этих слов. Но они чувствуют смысл их, как лошадь, которую бьют вожжами по спине, чувствует, что нужно бежать быстрее.
Огромные краны стоят на широких рельсах. У них мощные моторы, но этим моторам нужен электрический ток, а электричество в Африке стоит денег. Сотни людей обойдутся дешевле.
Почти три центнера весит медная плита.
– Э-э-эй-хейя-беси! Э-эи-хейя-беси!
VII
Вверх
– Елка.
– Только под рождество.
– Одна
семья?
– Пробуждение.
1
Снова ухают поршни, снова кипит вода под кормой, и снова вокруг только небо и море.
– Шестьдесят восемь оборотов в минуту!
– Прибавить пару!
– Выбросить шлак!
Кочегары берут в зубы полотенца, которыми они вытирают пот, и хватают длинные железные штанги, такие горячие, что прожигают кожу на ладонях сквозь самые толстые рукавицы. Словно горы раскаленного железа, громоздится шлак перед топками. Шипит вода, кочегарка наполняется паром. Но снова стучат лопаты, летит в топку уголь!
Полновесный, сверкающий уголь!
Через два дня рождество. К празднику "Сенегал" должен снова быть в Матади.
А на палубе солнце. Впереди - солнце, за кормой - солнце, везде солнце! Везде жара! Каково же будет на Конго?
У кого есть хоть немного времени, тот стоит у фальшборта и любуется чудесами этой неведомой страны. Кочегары прошлой вахты уже нарядились для спуска на берег.
Они ждут не дождутся Матади и аванса.
Руди носится с бутербродами и кофе с одного конца корабля на другой, на минутку остановится рядом с Георгом и шепчет ему: "Конго!" Глаза его так и сверкают.
– Генрих! Куда ты опять провалился?
– слышится крик. Живо за пивом на корму!
И Руди несется со всех ног.
Скрежещет штуртрос. "Сенегал" медленно поворачивает влево: река впереди сузилась. Раздаются звонки машинного телеграфа, быстрее двигаются шатуны, палубные плиты начинают дрожать, - дрожит весь корабль. Прямо по носу вырастает огромная скала. С корабля не видно, куда сворачивает фарватер, и кажется, будто у скалы река кончается. Вода за бортом шумит, образуя маленькие, стремительно крутящиеся воронки. Они мчатся мимо борта, от носа к корме. Опять звонки, машина снова увеличивает обороты. Высоко пенится вода под кормой. Вдруг двери машинного отделения заволакивает паром.
– Проклятие!
– восклицает помощник механика, скребет свою небритую физиономию и бросается вниз.
– Только бы не лопнула труба!
Руди выскакивает из кладовой на палубу. Он должен видеть все! Буфетчик тоже смотрит вниз, на темную булькающую воду.
– Адский котел!
– говорит он.
– А хуже всего тут бывает после больших дождей. Течение восемь миль в час, наш ход десять. Не всегда и поднимешься! Справа от скалы очень узко, а глубина Конго - метров сто.
Медленно приближается скала. Очень медленно. Течение слишком сильное. Матросы снуют с бака на корму и с кормы на бак, темнокожие грузчики прекратили работу и смотрят на берег. В руках у них молотки и щетки для отбивки ржавчины. Они громко переговариваются.
За бортом воронки становятся все шире и шире. Каждая из них глубиной в метр, а то и побольше.
– Не хотел бы я тут прыгать за борт!
– тихо говорит Руди.
Снова гремит штуртрос, штурвал повернут почти до предела влево. "Сенегал" медленно вползает в стремнину между
Час спустя "Сенегал" пришвартовывается к пирсу рядом с двумя другими кораблями.
2
В уголке салона рождественская елка. Пахнет смолой и пряниками. Капитан, штурман и стармех поют: "О елочка! О елочка!.." Буфетчик стоит у входа, заложив руки за спину, и тоже подтягивает им. У него неплохой голос, и он единственный, кто знает слова. Штурман и стармех заглядывают через плечи капитана в маленькую книжечку, которую тот держит в руках. Руди в буфетной, у стойки, моет посуду. Отсюда виден весь салон: дымящиеся стаканы с грогом на столах, мотыльки и комары, пляшущие над зажженными свечами. Порой что-то тихо шипит, и стармех поворачивает свою массивную голову, чтобы посмотреть, кто сгорел - комар или мотылек? Всякий раз он при этом сбивается с такта, но потом снова догоняет собутыльников.
Все это Руди видит и не видит. Мысли его далеки отсюда. Он дома, рядом с отцом и матерью, и...
Он выливает кастрюлю воды в таз, струйки пота бегут по лицу и щиплют глаза. Руди отмахивается от назойливых мотыльков и, вытерев руки, достает из кармана письмо.
Одно письмо, а получил он два. Но то, второе, из дому, он оставил в каюте. Три часа назад раздавали почту - Крошка написала ему!
Он знает это письмо почти наизусть. Оно и не длинное.
Крошка пишет, что она долго болела, около двух месяцев.
Потом она написала ему, но ответа не получила. Она сама совсем одна ходила на учебный корабль, а там какой-то злой дядька с густыми черными бровями послал ее в пароходство. В пароходстве ей дали адрес, и она сейчас же написала. Она была бы очень рада, если бы и Руди ей какнибудь написал. Она поступила в учение к портнихе, а в январе они переедут в Гамбург, будут жить на Шаарштрассе.
Больше всего ей хочется на рождество получить в подарок лыжи.
Руди все это уже помнит наизусть, а больше в письме, собственно, ничего и не написано, только еще - и эти слова он готов перечитывать без конца: "Пришли мне, пожалуйста, из Африки фотографию вашего корабля, на которой был бы и ты". И еще в нем написано: "Дорогой Руди" и "Твоя Крошка". Это страшно важно. От этого делается горячо в груди, и Руди чувствует, что он очень счастлив, но в то же время и очень тоскует. Но и это не все. Он получил карточку, и на этой карточке улыбающаяся Крошка. Он ведь и не знал, какая она на самом деле и что у нее есть даже несколько веснушек. Но теперь ему веснушки кажутся очень красивыми, и он страшно рад, что у себя на носу тоже нашел две почти таких же. Сзади на карточке написано: "Моему славному морячку сердечный привет!" и еще раз: "Твоя Крошка".
Руди показывал Георгу письмо и карточку, и приятель сказал: "Хорошенькая".
3
– Садитесь-ка рядом со мной, за один стол, господин Вааль! Сегодня рождество, а вы весь день на ногах... ради нас.
– Благодарю покорно, господин капитан, но я...
– Буфетчик отвешивает глубокий поклон.
– Ничего, смелее! Ныне у нас не кайзеровские времена. Каждый выполняет свой долг на своем посту. И ваша работа ничуть не хуже моей.
– О, благодарю, благодарю!
– И буфетчик наливает капитану рюмку до краев.