О любви
Шрифт:
— Зеленый свет, мое сердечко, — сказал полицейский уже без улыбки, возвращая Ирис ее права.
— Мы можем ехать? — спросила она.
— Не гони лошадей, сестренка. Дядя полицейский слишком устал от всего, что творится в Иванов день — пьянки, ругань, потасовки… И дядя полицейский в этом году подумал, что легче потушить искру, чем большой пожар. Поэтому мы сейчас проведем небольшой контроль жидкости, если так можно выразиться. Сколько спиртного молодая пара собирается влить в себя вечером?
Проговорил он все это шепотом. Полуприкрыв веки, он смотрел на
— Это наше личное дело. Тебя это не касается.
— Ты что, насмотрелся гангстерских фильмов по телевизору? Так не разговаривают с полицией в Швеции. Или мальчик важничает, изображая из себя умного братца, потому только, что девочка посадила его на массажный аппарат? Давай сюда сумку, парень!
Полицейский выхватил сумку. Роясь в ней, он цепким взглядом изучал Одда, подобно тому, как зверь следит за своей добычей. Кривая усмешка появилась у него на лице, когда он выловил бутылку с вином.
— Об этом дядя полицейский позаботится сам. — Он поставил бутылку на землю. — А сейчас посмотрим, нет ли у вас с собой еще каких-нибудь игрушек. Руки вверх и помаши солнышку, Тарзан!
Выражение лица полицейского выказало полное равнодушие к протестам Одда.
Одд поднял руки на высоту плеч. Полицейский ощупал его бока в поисках спрятанного оружия.
— Молодец! Все как полагается. Ты чист, как только что вымытая детская ж… А теперь очередь юной барышни.
Ручищи полицейского заскользили по кожаному комбинезону Ирис. Он не спешил. Похоже было, он нарочно медлил, прикасаясь к девичьему телу. Полицейский даже закрыл глаза.
— Скоро ты кончишь меня щупать?
Резкость в голосе Ирис заставила полицейского прекратить обыск. Правая рука полицейского задержалась на ее бедре. У самого лобка — ручища величиной с навозные вилы.
— Если это не устраивает твою милость, могу отвести тебя для полного обыска в участок, — спокойно сказал он, не убирая своих когтей с ее бедра.
От возмущения Одд судорожно задышал. Но страх перед полицией вынудил его промолчать. Ирис побледнела. Губы ее стали лиловыми.
— Вот теперь господа могут ехать. Бутылка останется у дяди полицейского. — Он снова отдал честь. Теперь по-настоящему элегантно. Вежливая дежурная улыбка снова появилась на его рябой физиономии.
— Вино выдержанное. Хорошо идет под рыбу, — сказала Ирис.
— Учтем. Приятного праздника!
— Уйди с дороги! — прошипела Ирис.
— Мы всего лишь выполняем свою работу, милочка. — Полицейский пожал плечами и беспомощно развел руками.
"Хонда" заворчала, когда они стали выбираться из полицейской ловушки. Они проехали мимо длинной вереницы автомобилей у обочины. Молодые люди, насупясь, стояли рядом со своими машинами, в которых полицейские искали спиртное. Розовый, как поросенок, сверкающий студебеккер стоял в очереди первым. Багажник был открыт. Четыре картонных ящика со спиртным и пивом стояли на дороге. Бритоголовый юнец, который мочился на едущих сзади, сидел сейчас на заднем сиденье полицейской машины. Нос его был расквашен, как перезрелый плод, упавший на землю. Из раны сочилась кровь.
Спутники бритоголового лежали на животе, уткнувшись в придорожную пыль. Трое полицейских следили за ними. Никто из блюстителей порядка не намеревался шутить, на их лицах не было и тени улыбки. Одд догадался, что забавы "кожаных курток", должно быть, не совпадали с представлением полицейских о том, как следует развлекаться в канун Иванова дня.
Ирис свернула с шоссе и поехала по песчаной дорожке. Тень от высоких елей осеняла путников таинственным светом. Медленно, почти благоговейно, катились они по загадочному лесу, убежденные, что именно здесь перед одинокими путниками может возникнуть тролль.
Чары рассеялись, когда они выехали на дорогу, которая проходила мимо возделанных полей. Межи на крестьянских полях напоминали спицы колес. Дворняжка выскочила во взметнувшуюся пыль и залаяла, пытаясь прогнать "Хонду" со своей территории.
— Кажется, приехали!
Ирис остановила мотоцикл у покосившегося, гнилого, изъеденного насекомыми, деревянного помоста для молочных бидонов. Одд заметил, что на досках нет никаких надписей или вырезанных сердечек. Хотя помост стоял здесь, на краю дороги, должно быть, уже более ста лет и прямо-таки напрашивался, чтобы влюбленные или другие охотники расписываться на дереве вырезали на нем какие-нибудь слова.
Ирис вытащила из кармана комбинезона записку. Наморщив лоб, она стала рассматривать чертеж.
— Должно быть, вон та хибара!
Наполовину спрятанный в березовой роще, в зелени виднелся деревянный туристский домик. Черно-лиловую воду озера пересекал белый понтонный мост, который вел от другого, совсем уж маленького домика на берегу. Дачный участок окружал штакетник, сколоченный из поставленных наискось можжевеловых реек. Ухоженный, нарядный участок напоминал рекламную картинку из журнала "Уютный дом".
— Но они же меня не знают, — сказал Одд.
— Ничего! Мама мне как подруга. Надеюсь, ты не передумал, не сбежишь?
— Нет, черт возьми! Я рад, что ты взяла меня с собой.
— Хорошо, что ты поехал. А я ведь тоже не знакома с маминым другом!
— Ему может не понравиться, что я без приглашения врываюсь к нему в дом в канун Иванова дня.
— Ты мой гость, а я приглашена.
Когда они вошли через калитку в штакетнике, девушка взяла Одда за руку. Он приободрился.
— Ирис! Иди сюда! Мы здесь!
Крик донесся из хижины на берегу. Дым, шедший из трубы, дугой стелился над озером. Из маленького окошка высунулась белокурая голова и машущая рука.
— Мама, — сказала Ирис.
— А я и так догадался.
— Идите к нам купаться! — пригласила мать и снова закрыла окошко.
— Что, сдрейфил?
— Нет, черт возьми…
Стены раздевалки были обшиты панелью из сосны, скамьи — прибиты к стене. На нержавеющих крючках висели две пары шорт, блузка и рубашка. На одной из длинных скамеек под окном — пачка аккуратно сложенных махровых полотенец, белых и коричневых.